Отправлено: 08.10.07 22:13. Заголовок: Первый канал
В эти минуты в Москве продолжается грандиозная премьера - "Берег утопии" 06.10.2007 21:30 | Первый канал В эти минуты в Москве продолжается грандиозная премьера - "Берег утопии". Зрителям предложили провести в театре целый день. 10 часов - именно столько продолжается английская пьеса о русской истории, Герцене и Тургеневе.
На Западе эта работа знаменитого драматурга Тома Стоппарда пользовалась невероятным успехом. Теперь оценить ее смогут и в России.
В Москве проходит театральный эксперимент: зрителям предложили спектакль, который длится около 10 часов. Он начался в полдень, а в эти минуты публика Российского академического молодежного театра продолжает следить за развязкой исторического сюжета. На сцене "Берег утопии" Тома Стоппарда - драма о людях, которые творили русскую историю в 19 веке - Герцене, Белинском, Огареве, Бакунине. Причем автор пьесы сэр Том Стоппард лично приехал, чтобы оценить необычный спектакль. Среди зрителей - потомок одного из главных персонажей пьесы праправнук Александра Герцена - Михаил.
Репортаж Александра Казакевича.
Прежде чем предложить зрителям такой марафон, артисты прошли свой марафон: они начали репетиции 2 года назад, несколько раз встречались с драматургом, организовали субботник у памятника Герцена и Огарева на Воробьевых горах и даже съездили в бывшее имение Бакуниных в Тверскую область, чтобы больше проникнуться материалом.
Михаил Герцен - праправнук великого Александра Герцена, неторопливо прогуливается по театральному фойе. Он специально прилетел из Калифорнии, чтобы оценить необычную премьеру, поставленную по драматической трилогии Тома Стоппарда "Берег утопии". Там его прапрадедушка - один из главных героев. Эту пьесу уже ставили в Нью-Йорке и Лондоне, и всякий раз семья Герцена направляла туда своих делегатов.
Михаил Герцен, праправнук Александра Герцена: "Это был шок для всей семьи. Он раскрыл моменты не совсем секретные, но о которых не принято было говорить. Хотя я воспринял это нормально. Жизнь есть жизнь".
Это самый трудный день в Российском молодежном театре. 3 полноценных спектакля в одном. 70 персонажей, и каждый из них - колоссальная фигура. 600 костюмов, целая комната только для головных уборов, у актеров до 20 переодеваний. Многие артисты играют по несколько персонажей. Неля Уварова . сразу 3.
Нелли Уварова, актриса: "Так решил режиссер, что зрителю будет интересней наблюдать, как артист перевоплощается в разных персонажей. Это же особый трюк".
Это кажется невероятным, но зрителей приглашают посмотреть, как Бакунин, Герцен, Огарев, Станкевич, Тургенев, Белинский были увлечены революционным идеями. Как менялись их взгляды, как они влюблялись, взрослели, как они состарились. Чтобы во всем разобраться специально из Англии несколько раз приглашали живого классика Тома Стоппарда, чтоб автор пьесы лично помог разобраться.
Том Стоппард, автор трилогии "Берег утопии": "Я ничего здесь не придумал. Для меня свойственно скрупулезное следование фактам. Но я не хочу провоцировать никакой конфликт, я просто хотел рассказать интересную историю".
Так их еще не показывали: Александр Огарев лежит на полу, потому что он алкоголик, напился на вечеринке. А у Тургенева слабый мочевой пузырь, а Белинский выпрашивает себе в подарок французских шмоток, а Карл Маркс спрашивает, как лучше написать: дух, жупел или призрак бродит по Европе? Создатель "Влюбленного Шекспира" Том Стоппард утверждает, что нисколько не преувеличивает: все это факты из архивов. И они делают пьесу современной.
Алексей Бородин, режиссер трилогии "Берег утопии": "Это пьеса о России, но это взгляд оттуда, это английская пьеса, и он нам был нужен для понимания".
Несколько мазков кистью, чтобы добавить седины. И снова на сцену. Ведь за весь спектакль проходит 35 лет жизни. А зрители получают самую масштабную иллюстрацию цитаты из Ленина, когда "декабристы разбудили Герцена, Герцен развернул революционную агитацию". А потом, в конце концов, из этого сложилось время, в которое мы живем.
Отправлено: 08.10.07 22:15. Заголовок: Российская газета
В Москве сыграли девятичасовой спектакль по пьесе Тома Стоппарда 07.10.2007 22:54 | Российская Газета Российский Молодежный театр и его режиссер Алексей Бородин завершили двухлетнюю работу над уникальным театральным "блокбастером" - пьесой выдающегося английского драматурга Тома Стоппарда "Берег Утопии".
За два года, что шла подготовка девятичасовой трилогии, Том Стоппард шесть раз приезжал в Россию, и каждый его приезд сопровождался встречами, "круглыми столами" и дискуссиями с участием российских историков, политологов и политиков.
Начиная проект, Том Стоппард не скрывал своего волнения и радости от того, что написанная несколько лет назад и поставленная в Национальном театре Лондона и затем в Нью-Йорке его трилогия наконец появится в России, а ее герои вернутся в лоно того языка, из которого вышли. Ее герои - русские мыслители, революционеры и писатели Бакунин, Белинский, Герцен, Огарев, Тургенев.
Кажется, что зрители московской премьеры с некоторым изумлением узнавали в желчном, эксцентричном, гротескно и остро драматически исполненном герое Евгения Редько классика русской критики Виссариона Белинского, в страстном выдумщике, влюбленном в Философию, сыгранном Степаном Морозовым, анархиста Михаила Бакунина, в мягком сибарите Алексея Мясникова писателя Ивана Тургенева, в добродушном пьянице и весельчаке Алексея Розина поэта Николая Огарева, а в интеллигентном, мягком интеллектуале Ильи Исаева - самого Александра Герцена, любимого героя Стоппарда. И не потому зал изумлялся, глядя на них, что не узнавал, а потому, что в большинстве своем не имел ни малейшего понятия ни об этих людях, ни об их идеях, спорах и судьбе.
Три спектакля по три часа с двумя большими перерывами шаг за шагом Стоппард и театр приучают юную московскую публику к созерцанию и соучастию в напряженной интеллектуальной полемике позапрошлого века. Заодно они приучают отечественный театр и самих себя к культуре философской пьесы-параболы, пьесы-диспута, в которой важны не только герои с их судьбами и отношениями, но и их мысли.
Пока что, судя по спектаклю Алексея Бородина, мысли не так важны не только публике, но и актерам. Умение думать вместе с персонажем, размышлять о сути его идей - не самое легкое для русских актеров свойство. Потому, когда Бакунин в юношеском восторге скороговоркой говорит о Фихте и его субъективном идеализме, актеру все это кажется только забавным. Забавляются и публика, и Алексей Бородин, и, кажется, что и сам Стоппард находит смешной философскую страсть, разлившуюся в русском обществе 30-х годов позапрошлого века.
Здесь и лежит, кажется, один из самых тонких парадоксов стоппардовской пьесы: он размышляет о создателях Утопии, о ее мускулах и нервах с искренним интересом, но при этом погружает их в такую живую магму социальных, семейных и любовных отношений, которая рождает особый юмор, а порой - откровенную иронию.
Охватить весь корпус этого театрального корабля, плывущего к берегу Утопии, нелегко. Писатель Стоппард выглядит в переводе Сергея и Аркадия Островских сдержанным, порой занудным британцем, не позволяющим развиться ни одному чувству, ни одному эмоциональному взрыву. Оттого узлы многочасовой трилогии завязываются не сразу. Но уже ко второй ее части ("Путешествие") вырисовывается символическая и строгая конструкция пьесы. Алексей Бородин и художник Станислав Бенедиктов ее только подчеркивают: сверху - лопасти, похожие на паруса и крылья ветряных мельниц - движущая сила Утопии, снизу деревянные палубы корабля, плывущего к неведомому берегу. "Утопия" плывет долго, трудно, не все ее пути легки для понимания. Но когда в третьей части участники путешествия оказываются "выброшенными на берег" (эта часть спектакля так и называется), особая, тревожная печаль, почти меланхолия касается зрителей, вытерпевших это многотрудное приключение.
Наш театральный обозреватель разыскал сэра Тома Стоппарда вскоре после премьеры.
Российская газета: Что послужило толчком к созданию трилогии о "русской утопии"?
Том Стоппард: Один из персонажей моей трилогии Виссарион Белинский представляет поразительно интересный парадокс о критике. Он убежден, что знач ение критика в обществе тем больше, чем сильнее давление на него со стороны власти. Я всегда считал себя экспертом по "свободе слова", полагая, что она есть важнейшая гуманитарная ценность. Но когда Белинский ненадолго приехал во Францию на лечение и его убеждали остаться там дольше, чтобы спасти свое здоровье, он предпочел скорее вернуться в Россию: "Все, что я пишу в Петербурге, имеет огромное значение, а в Париже не то что мои, но и книги французских писателей никому не нужны".
РГ: Насколько этот спектакль отличается от тех, что уже сделаны в Нью-Йорке и Лондоне?
Стоппард: Для меня хорошо то, что это совершенно разные постановки. Когда смотришь свою пьесу в новом театре, хочешь, чтобы она обладала уникальными качествами по сравнению с предыдущими. И я счастлив, что московский спектакль совершенно не похож на лондонский и нью-йоркский. И так должно быть: ведь каждый режиссер предлагает нам свое собственное видение.
РГ: Сейчас, после того как вы имели возможность несколько раз в течение двух лет посещать страну, которая стала объектом вашего описания, хотели бы вы что-либо изменить в "Береге Утопии"?
Стоппард: Нет, ни в коем случае. Я приезжал в Москву и Петербург дважды в 70-е годы и раз шесть сейчас. Этого, конечно, недостаточно, чтобы узнать страну. Моя Россия - мифическая страна, которую я выудил из литературы. Хотя в каком-то смысле это и есть реальная Россия, которая как будто зависла в мечтах. Не стоит забывать и о том, что в "Береге Утопии" главные персонажи - русские, но действие происходит в России лишь в первой пьесе и первой сцене второй пьесы.
РГ: Премьера "Берега Утопии" происходит в ответственный момент истории, когда возрастает национализм и вновь испытываются на прочность ценности свободы. Что вы думаете о реакции московской публики?
Стоппард: Я не могу говорить как эксперт по русской политике, я гость, путешественник. Но я вижу, что сегодня "Берег Утопии" острее соотносится с современной Россией и аудиторией сп ектакля, чем пять лет назад, когда пьеса писалась. Когда я читаю о вашем будущем премьер-министре, я понимаю, что это, возможно, наиболее популярное решение и фигура для большинства. Люди предпочитают стабильность свободе. Я не мог бы сделать такого выбора, но каждый в состоянии понять, когда такой выбор делается. Конечно, привилегированному автору из Англии легко говорить о важности и значении свободы. Я искренне верю в нее, но я не живу в однокомнатной квартире где-нибудь под Екатеринбургом, и у меня вовсе нет чувства, что я знаю жизнь этих людей лучше, чем они сами. 91-й год, конец советской империи, был грандиозным событием в моей жизни. Я разочарован тем, что случилось с тех пор. Но сейчас мир вступает на новый опасный путь - путь религиозного экстремизма. Сегодняшняя жизнь стала очень опасной и сложной.
РГ: Что сегодня означает для вас утопия?
Стоппард: Все, что вдохновило "Берег Утопии", его смысл и значение принадлежит не XIX веку, но современности. Хотя сама идея справедливого устройства общества, потребность в утопии не изменились по прошествии веков. Мне кажется, многие вещи в пьесе обращены не столько к русским, сколько к Англии и Америке, где никогда еще вызов традиционным либеральным ценностям Запада не был так велик, капитализм никогда не был сильнее и напряжение между богатством и бедностью никогда не было грандиознее, чем сегодня. Конечно, в наших странах нет такого очевидного контроля над СМИ и телевидением, но они так же далеки от социальной утопии, мечта о которой всегда живет в человечестве.
РГ: Мне показалось, что для Алексея Бородина и его актеров отношения между персонажами важнее, чем серьезные социально-философские дискуссии, которые ведут Герцен, Белинский, Бакунин. Вас это не разочаровало?
Стоппард: Отнюдь. Я не писал историю философских идей и идеологических полемик. Я писал о семье, материнстве, дружбе, любви, жизни. Конечно, эти люди больше, чем кто-то другой, размышляли об изменении общества. Но их личная жизнь подчас резко р асходилась с их идеями и убеждениями.
Отправлено: 08.10.07 22:29. Заголовок: «Газета «Вечерняя Москва» - свежие новости кино, новости культуры и искусства.»
Выбраться на «Берег утопии»
В РАМТе выйдет самая масштабная премьера сезона В Молодежном театре выходит девятичасовая трилогия о жизни русских революционеров, мыслителей, философов, писателей XIX века. Том Стоппард писал ее больше пяти лет, Алексей Бородин репетировал больше года, ну а зрителям придется посвятить театру не вечер, а целый день. Англоязычные критики уже успели составить список литературы, необходимой для понимания «Берега утопии», но Том Стоппард схватился за голову и призвал свою публику приходить в театр и наслаждаться. «Путешествие», «Кораблекрушение», «Спасение» покажут приключения идей русских мыслителей и их «человеческое, слишком человеческое». Герцен, Огарев, их общая жена Наташа, Белинский, Тургенев, Вагнер, Маркс, Станкевич, Бакунин и его сестры, Чаадаев или загадочный Рыжий Кот – около семидесяти персонажей. Действие начинается в бакунинском имении Премухино, а заканчивается в Лондоне. Четыре года Стоппард запоем читал русских мыслителей и проникся любовью к этим людям, которые проживают жизнь, терпят свои кораблекрушения, идейные и реальные (в таком погибнет глухой сынишка Герцена) и выбираются на свои берега и гавани. Обернутая в изящную постмодернистскую стилизацию под литературу XIX века трилогия Стоппарда – не учебник истории, не антология идей, но теплый и легкий взгляд на жизнь русских идеалистов.
Представьте среднего автолюбителя, которому очень хотелось прокатиться на Ferrari, и владелец суперкара был так великодушен и рад, что позволил ему сесть за руль, а сам занял пассажирское кресло, чтобы давать советы. Примерно так выглядит первая российская постановка трилогии Тома Стоппарда, на первом плане которой жестикулируют Герцен, Огарев, Белинский и Бакунин, а в массовке мелькают революционеры всех мастей — от Чернышевского до Маркса.
Автор помог спектаклю вписаться в повороты, и надо поздравить Российский молодежный театр и режиссера Алексея Бородина просто с тем, что они прокатились. Показав, что ничего страшного, ездить можно.
«Берег утопии» — это 70 персонажей, которые 35 лет — с 1833 по 1868 г. — спорят о свободе, демократии и путях России, наблюдая европейские революции, заводя семьи и любовные треугольники, рожая детей и умирая от чахотки. Стоппард, чья слава начиналась с блестящих парадоксов на шекспировские темы («Розенкранц и Гильденстерн мертвы»), устроил на прихотливых изгибах общественной мысли настоящий драматургический слалом: действие петляет, возвращается назад, ловко просвистывает между историческим анекдотом и мелодрамой, временами замечательно фривольной, — эти фигуры из школьных учебников думали о сексе ничуть не меньше нас. Воздушный шлейф чеховских реминисценций и пинг-понг остроумных диалогов позволяют сэру Тому, несясь вприпрыжку, выстраивать ажурные конструкции из самых, казалось бы, тяжеловесных материалов — немецкой классической философии, русских либеральных идей и споров о евразийстве.
Словом, этот текст настолько самоигрален, что главное — выучить его и осмысленно произнести вслух: публика просидит в театре целый день как приклеенная («Берег утопии» играют в РАМТе подряд, не разбивая на три вечера). Можно возразить, что книжка продается за углом и читается влет, как остросюжетный роман, но все же Стоппард писал для театра, и назначение этой драмы идей — быть сыгранной не только на сцене читательского воображения.
Поэтому не стоит судить первую российскую постановку «Берега утопии» по строгому театральному счету — и для нас, и для Стоппарда важнее, что она случилась. Да, режиссерские приемы взяты здесь из самого стандартного набора, который обыкновенно используется для чеховских пьес. Но если поутру на это досадуешь, то к обеду примиряешься, а вечером, на финальной части, уже почти перестаешь замечать. Потому что главное, за чем ты пришел в театр, незаметно произошло. Хрестоматийные персонажи ожили, заговорили, их можно запомнить в лицо.
Нелепый, весь из развинченных шарниров Белинский (Евгений Редько), несмотря на карикатурность, позволяет увидеть, что Стоппард отнесся к самому знаменитому русскому критику с невероятной симпатией. Герцен (Илья Исаев) сыгран, напротив, не столько эксцентрично, сколько сдержанно и рассудительно. Натали, его жена (Нелли Уварова), придает сценической палитре необходимый чувственный оттенок. И этих трех правильно распределенных ролей пока достаточно: комизм, интеллект и чувственность — самые верные для театра точки опоры в трилогии Стоппарда.
В общем, новости у нас скорее хорошие. Розенкранц и Гильденстерн мертвы, а Белинский и Герцен, как докладывает РАМТ, — совсем наоборот.
Кадриль литературы «Берег утопии» Тома Стоппарда в постановке Алексея Бородина, РАМТ 9 октября 2007, 09:07 Фото: ИТАР-ТАСС Текст: Дмитрий Бавильский, Алиса Никольская
Одно из главных событий начинающегося театрального сезона – премьера трилогии Тома Стоппарда «Берег утопии», посвященной персонам и персонажам российской истории, с большим успехом состоялось в прошлые выходные. Событие вышло действительно нерядовым. Именно поэтому мы решили вместо обычной рецензии записать диалог двух культурных обозревателей газеты ВЗГЛЯД Алисы Никольской и Дмитрия Бавильского.
Три пьесы – «Путешествие», «Кораблекрушение» и «Выброшенные на берег» – объединены общими персонажами и тонкой капиллярной системой лейтмотивов. Зрители, присутствовавшие на представлении, стали свидетелями подлинного триумфа зарубежного драматурга и русского театра.
«Герои Стоппарда всё время куда-то стремятся, от кого-то убегают. От власти, от врагов. От самих себя…»
Впервые в истории отечественной сцены театра эту громаду, состоящую из трех спектаклей, идущих более 9 часов, смогли поднять Молодежный академический во главе с режиссером Алексеем Бородиным, сценограф Станислав Бенедиктов и практически вся труппа театра. Пресс-релиз говорит о работе 68 актеров, 70 персонажей, 1350 костюмах, которые понадобились для рассказа о 35 годах из жизни хрестоматийных, знакомых по учебникам фигур.
Стоппард, известный прежде всего сценарием фильма «Влюбленный Шекспир» и интеллектуальными пьесами («Гильдестерн и Розенкранц мертвы», «Аркадия») обратился к грандам русской культуры для того, чтобы еще раз высказаться на главные свои темы – соотношения реальности и вымысла, искусства и реальности.
Дмитрий Бавильский: Трилогия Стоппарда «Берег утопии» – произведение без преувеличения выдающееся: поразительно, как к художественной и достаточно емкой форме сведены гигантские тома воспоминаний и первоисточников.
Персонажи, среди которых Бакунин, Герцен, Огарев, Белинский, Тургенев, Чернышевский, многие другие известные русские и многие другие русские и западные авторы и деятели (Чаадаев, Маркс) говорят словами своих собственных текстов, приведенных в состояние вполне сценических диалогов и монологов, в которых, как и положено в хорошей пьесе, нет ничего лишнего или случайного – все слова движутся и ведут действие за собой.
Хотя, конечно, вычленяется и основной пратекст «Берега утопии» – «Былое и думы» Герцена, из-за чего главным персонажем трилогии, с точки зрения которого показывается все происходящее, назначается именно Герцен.
И эта центральность нескольких фигур (Герцен, Огарев, Тургенев, Бакунин) решается режиссером очень правильно – актеры, играющие окружение этих главных персонажей, из спектакля в спектакль меняются, а главные фигуры нет.
Именно отсюда возникает вопрос о цельности постановки. Как ты считаешь, это один спектакль или все-таки три? Мы смотрели их с тобой один за другим в течение одного дня, а вот как быть менее стойким зрителям?
Алиса Никольская: В РАМТе до сих пор не решен вопрос, как лучше играть «Берег», в один день или в три. Первое выглядит более разумным. Потому что между тремя частями нет той разницы, что позволила бы назвать их отдельными, законченными произведениями.
Они выдержаны в одной режиссерской стилистике, играются в единых декорациях – кстати, довольно условных, что позволяет с легкостью менять место действия. К тому же их есть смысл смотреть исключительно друг за другом.
Это проще, в том числе физически: не каждый человек будет тратить целых три вечера на одну, пусть и очень длинную историю. К тому же детективной интриги, позволяющей напряженно думать: «А что же дальше?» – и возвращаться за новой серией, здесь нет. Зато спектакль сделан легко, не перегружен деталями, с бережным отношением к тексту и вниманием к актерским индивидуальностям.
Таким образом, мы выходим на один из больных вопросов относительно «Берега»: это вопрос целевой аудитории. Кому адресован этот спектакль? Безусловно, специалисты всех мастей, от филологов до историков, найдут здесь применение своим знаниям. Постоянные зрители РАМТа, поклонники актеров, тоже пойдут смотреть. Благо, актерские работы здесь вполне достойные. Но что будет, когда эти категории закончатся? Здесь театр сильно рискует.
Хотя риск вызывает уважение. Потому что поднять такую огромную работу, справиться с ней, не блокируя на два года – столько шли репетиции – текущую работу коллектива, не смогли более нигде. К тому же этот текст Стоппарда просто обязан был появиться на российской сцене.
Нелли Уварова в роли Натали Герцен и Илья Исаев в роли Александра Герцена
Дмитрий Бавильский: Главная метафора текста Стоппарда заложена в его художественном решении: у трилогии (особенно в первой ее части) сложный, путаный хронотоп... Сцены идут не хронологически, но произвольно, прошлое и будущее, порой, меняются местами, в трилогии масса снов, флешбэков и наплывов, из-за чего нужно всё время сверяться с программкой.
Кинематографический достаточно жест, который хорош и внятен, когда читаешь пьесу, или если бы «Берег утопии» оказался фильмом, в котором очень легко представить титры типа «прошло три года» или «прошлым летом в Премухино».
В пространстве спектакля этих отбивок не существует, и ты следишь за перемещением места и времени действия по программке. Манипуляции со временем и пространством нужны Стоппарду, чтобы показать главную свою мысль – люди не ведают, что творят.
И дело даже не в том, что персонажи трилогии оказали значительное влияние на ход российской и мировой истории. Даже самые простые люди, жены, дети, слуги – они ведь тоже не знают, чем всё закончится.
Так возникает важнейшая тема «Берега утопии» – тема незнания будущего. Нас всех ожидает одна ночь, все действия наши – суета сует и тщета, какими бы общественно важными вопросами те или иные жизни ни прикрывались. Нормальная такая экзистенциальная драма, разыгранная на примере исторически активных персон.
Разыгранная, кстати, весьма остроумно и самодостаточно, из-за чего становится совершенно непонятным, кому же всё-таки в первую очередь аплодируют зрители – тексту или актерам?
Алиса Никольская: Здесь происходит интересное совмещение. Зритель прежде всего следит за тем, как развивается сюжет. Наблюдает за взаимоотношениями героев. За то, чтобы герои были интересными, привлекали внимание, ответственны актеры. Однако им в уста вложен текст, сам по себе настолько вкусный и образный, что временами кажется: никакая актерская игра не нужна, можно просто слушать.
Стоппард выворачивает наизнанку те события, которые, кажется, нам хорошо известны. Он осмысляет нашу историю без пиетета. Неизбежного, если бы об этом писал русский автор. Кроме того, он делает важную вещь: сбрасывает исторические фигуры с котурнов, сдувает пыль. Показывает живых людей. Молодых, глупых, увлеченных. Подчинивших свою жизнь абстракциям и не сумевших ощутить всю прелесть существования. Хотя то, о чем они думали днями и ночами напролет, казалось им важным. Прекраснодушные чудаки, казавшиеся себе значительными – и ставшие такими для истории.
В спектакле хватает качественных актерских работ. Не все еще могут внутренне распределяться, чтобы их хватало на столь длительное существование. Особенно сложно приходится Илье Исаеву – Герцену: он должен показать жизнь героя от юности до старости. К тому же Герцен центральный персонаж, он должен быть камертоном большинства сцен. Исаев глубокий актер, внутренне содержательный. Для него это роль «на вырост», и ему есть куда расти.
Кстати, заслуга Бородина в том, что он при распределении учел почти все уже сыгравшиеся дуэты, ансамбли и использовал их в спектакле. Актеры, чувствуя друг друга давно и точно, качественнее работают совместно.
Дмитрий Бавильский: Да, уж, без пиетета – это точно. Показать Бакунина (Степан Морозов) этаким Ноздревым или вывести на первый план слабый мочевой пузырь Тургенева (Алексей Мясников), изобразить неистового Виссариона неловким неврастеником (Евгений Редько), а легендарного Огарева (Алексей Розин) спившимся увальнем – это, конечно, вызвать в зрительном зале шок и оторопь. Понятно, что мы имеем дело с авторской интерпретацией и интеллектуальной версией, одной из…
Но как быть со школьниками, которые придут в РАМТ вслед за интеллектуалами премьерных спектаклей? Ведь времени у школьной программы много меньше, нежели у людей, трепетно относящихся к отечественной истории и словесности и понимающих, что Стоппард говорит не столько о них, сколько о себе и своем собственном существовании.
Не получится ли так, как это, скажем, происходит с «Войной и миром», по которой теперь мы составляем свое представление о войне с Наполеоном. Причем в данном случае я не имею в виду даже великий роман Льва Толстого…
Алиса Никольская: Поспорю с тобой по поводу оценки некоторых актеров. На мой взгляд, работа Евгения Редько – едва ли не лучшая в спектакле. В самой первой сцене он, правда, перебирает с комикованием.
Но все последующие сделаны актером с ювелирной точностью. Он один из немногих, кто произносит длинные сложные монологи не потому, что они написаны автором (этим, увы, грешит изрядное число занятых в спектакле), а абсолютно осмысленно.
Очень точно показаны личностные метания Белинского, переживания и размышления о месте его профессии на общем поле. Что, кстати, должно быть знакомо и нам, работающим на этой ниве более века спустя. Во всяком случае, у меня порой во время сцен с Белинским было желание воскликнуть: откуда актер это знает? А как он рассуждает о Пушкине, о драматургии, красочно, но ненавязчиво интонируя каждое слово…
Белинский выглядит по-настоящему крупной фигурой. Близкой, понятной – и крупной. Чего, увы, не получается сказать о некоторых его сокамерниках. Степан Морозов, демонстрировавший высокий уровень в «Романе с кокаином», «Лоренцаччо», «Инь и Ян», с ролью Бакунина не справился.
В первой части неуместную и неумную горячность его героя еще можно было оправдать молодостью. Но в третьей, когда потребовалось сыграть человека, многое пережившего, актер окончательно забуксовал. И Бакунин оказался посмешищем, чудаком.
Вообще актерский фон в спектакле весьма неровный. Старшее поколение работает в реалистической манере, отчего Стоппард становится похожим на Островского.
Особенно этим «грешит» самая первая часть, где бесконечные чаепития и прогулки по саду словно порождают интонации для «купеческих пьес». Здесь и молодые сбиваются на быт. У кого-то, как у Анны Ковалевой – Варвары Бакуниной, это получается вкусно и притягательно, у кого-то на порядок хуже.
Актеров на сцене много, ролей – еще больше. Приятно, когда за несколько минут удается обрисовать героя и оставить впечатление о нем. Юрий Григорьев отлично показывает и ершистого редактора Полевого, и «правильного» адвоката Франца Отто. Отлично выходит у Алексея Блохина спорщик Тимофей Грановский. А вот Чаадаев у Алексея Маслова выглядит довольно бесцветно.
Вообще спектакль держится в основном на мужчинах. Большинство женских ролей не сложилось. В первой части, где речь идет о сестрах Бакуниных, приходится тратить много времени, чтобы отличить одну от другой.
В дальнейшем же, где женщинам отведено не так много сценического времени, они и вовсе теряются. Выделяется только Нелли Уварова – ее героини самые значимые. Кокетка-философиня Натали Беер и жена Герцена, наивнейшая романтичная Натали Герцен, выглядят интересно. Хотя эта актриса способна на большее.
Опять же хочется вернуться к вопросу ансамбля. В РАМТе умеют чувствовать партнера, помогать ему. Поэтому сильный может вытянуть за собой того, кто послабее.
Интересный вопрос, стоит ли водить на «Берег» школьников. По моему убеждению – стоит. Потому что сегодняшний молодой человек настроен достаточно цинично и не воспримет исторический контекст в «правильной» вариации. А в интерпретации Стоппарда – еще как воспримет.
Таким образом, для своей целевой аудитории РАМТ проводит бесценный ликбез. Подвигая их на дальнейшие размышления. Кстати, как ты думаешь, что может привлечь в этом спектакле человека, обладающего достаточным количеством знаний и в ликбезе не нуждающегося?
Режиссер Алексей Бородин
Дмитрий Бавильский: Спектакль РАМТа «оживляет» хрестоматию, покрытую слоем музейной пыли. Еще читая пьесу, я понял, что мне хочется перечесть «Былое и думы», поданные Стоппардом удивительно современно.
Когда я читал пьесу, то мне показалось, что главное в ней – калейдоскоп из идей и метафор, принадлежащих нашим классикам – несмотря на то что Стоппард «запихивает» их в достаточно компактные монологи, занимают они довольно много времени и оттого перетягивают внимание на себя. Однако же когда я смотрел на сцену, мне показалось, что спектакль не столько об идеях, сколько о людях, кружащихся друг вокруг друга, вовлеченных в нескончаемый мелодраматический хоровод, этакую «Санта-Барбару» в условно исторических костюмах. Персонажи отечественного культурного пантеона выглядят как соседи по дому, отчего акценты несколько смещаются.
Скажем, «Путешествие», первую часть трилогии, с сильными нотками (как пишут про состав одеколонов) проблематики «отцов и детей», Бородин ставит, как мне показалось, про Любовь (Ирина Таранник), жизнь рано умершей сестры Бакунина.
Она ведь отнюдь не является важным действующим лицом, но тем не менее самые пронзительные и атмосферно точные сцены связаны с ее появлением. А как тебе показалась тактичная и многоуровневая сценография Станислава Бенедиктова?
Деревянный серый помост (помнишь, у Бродского: «здесь в моде серый цвет – цвет времени и бревен») стилизованного корабля, на которым постоянно возникают и движутся супрематические композиции. Бенедиктов привлекает опыт русского художественного авангарда с обязательными намеками, ну, например, на Малевича, для того чтобы лишний раз подчеркнуть утопичность воззрений и деяний персонажей, которые хотели как лучше, а получилось как всегда….
Алиса Никольская: Очень важное у тебя определение для сценографии: «тактичная». Действительно, Бенедиктов не строит павильонов, не увлекается деталями, очень сдержанно обращается с цветовыми переходами. Всего несколько штрихов – и гостиная превращается в парк, а улица города – в палубу парохода. Бородин добавляет в эти изменения компонент игры: место действия перестраивается у нас на глазах, при помощи человеческих рук.
Кстати, именно такое пространство позволяет достигнуть эффекта постоянного движения. Герои Стоппарда всё время куда-то стремятся, от кого-то убегают. От власти, от врагов. От самих себя. Пытаются поймать, ощутить те абстрактные идеи, что кажутся им такими прекрасными.
Воздух нельзя увидеть, нельзя взять в руки. И обойтись без него тоже нельзя. Для персонажей «Берега» идеи становятся тем самым воздухом. Не будь они мечтателями, нам не так интересно было бы сегодня узнавать в них «обыкновенных людей».
Стоппард откровенно иронизирует по поводу своих героев. А Бородин столь же убежденно сопереживает им. На взаимоисключающих, казалось бы, оценках, рождается произведение искусства. Наверное, и нам, и публике не было скучно ни минуты, потому что в создании «Берега» чувствуется горячая заинтересованность тех, кто его делал. А когда на сцене нет скуки, ее не может быть и в зале.
КрасилоВmania Не за что, спасибо актерам и режиссеру,что дали такую пищу для прессы.... Спектакль можно принимать или не принимать, но равнодушным он не оставил никого... А значит, все было не зря.
Пост N: 791
Зарегистрирован: 24.12.05
Откуда: Россия, Санкт- Петербург
Отправлено: 14.10.07 21:37. Заголовок: Re:
Невское время (Санкт-Петербург), 09.10.2007
В Российском академическом молодежном театре в Москве состоялась премьера пьесы Тома Стоппарда "Берег утопии". Премьеру произведения британского драматурга в России ждали, причем очень давно. Дата переносилась, постановка дорабатывалась, сам сэр Том неоднократно приезжал в Москву, где даже провел со студентами субботник по очистке мемориала Герцену и Огареву. Вообще, студентам "Берег утопии" должен понравиться больше всех: прямо на глазах у зрителя, на сцене, Герцен и Бакунин декларируют идеи, которые изучают в университетах. Но только русские философы-революционеры выглядят не как умудренные авторы множества томов, а как обыкновенные люди. Изучая авторов друг за другом, идя по списку учебной программы, студенты не задумываются о том, что все эти люди жили в одно время, встречались, дружили, давали друг другу книги, как сейчас это делаем мы. У Стоппарда же Герцен плюется невкусным кофе, Белинский в истерике катается по полу, страдая от собственного незнания французского, Тургенев раскачивается на качелях, Карл Маркс гоняется за радикальным поэтом Георгом Гервегом, а Бакунин бесконечно стреляет у друзей денежку на дилижанс. И всех их по-человечески жаль. Жаль их идей, стремлений, жажды жизни. Как смерть близких друзей зритель уже воспринимает кончину Белинского и Станкевича, кораблекрушение, унесшее жизни членов семьи Герцена... Режиссер Алексей Бородин, перегородив под сцену половину партера, умудрился поместить действие в прямо-таки двухмерное пространство, где не используются ни разные планы, ни игра светом. Впрочем, за великолепием пьесы Стоппарда и достойным качеством игры большинства актеров это не раздражает.
Пост N: 792
Зарегистрирован: 24.12.05
Откуда: Россия, Санкт- Петербург
Отправлено: 14.10.07 21:40. Заголовок: Re:
Невское время (Санкт-Петербург), 09.10.2007 (продолжение)
Немного мебели, листы фанеры над головой - вот практически все оформление. Единственная находка режиссера - заставки между сценами спектакля. У Бородина особое внимание уделяется процессу перестановки мебели: актеры бегают по сцене со стульями то в образе русских крестьян, то французской революционно настроенной молодежи... Тридцать пять лет, которые в течение трех спектаклей по два действия (пьеса идет в РАМТе целый день) зритель проживает вместе со своими героями, - это и отмена крепостного права, и организация вольной русской типографии, и "Колокол". Философы рассуждают о своем времени, стремятся сделать Россию лучше, освободить людей и себя от власти государства над народом и материального над духовным. Вообще, эта пьеса - большой подарок тем, кто соскучился по умным и притом нескучным собеседникам. На театральной сцене, где идут произведения о "маленьком человеке", о людских пороках, об ограниченности великосветских персонажей, всегда мало современной драмы, где все герои - умные люди. Не быть гениями, носителями философских идей у Стоппарда позволено только женщинам. И то, потому, что они заняты другим, а именно: борьбой за собственное семейное счастье. Они уравновешивают возвышенные и иногда заумные философствования своих возлюбленных, заставляя их оглянуться на мир и вспомнить, что в нем, быть может, многое гораздо проще, чем кажется.
Алена Циопа
От меня - Обычно Питер достаточно критичен. А здесь я вижу положительный отклик
Театральная реальность «Берегов утопии» В пьесе Тома Стоппарда около семидесяти персонажей Марина Тимашева
9.11.07 Российский академический молодежный театр каждую субботу играет трилогию Тома Стоппарда «Берег утопии», пьесу отлично перевели Аркадий и Сергей Островские, спектакль поставил Алексей Бородин в декорациях Станислава Бенекдитова. Трилогия идет целиком в один день, спектакль начинается в 12 и заканчивается в 22 часа, три часа антрактов.
Для истории театра это не новость, античная Греция знавала зрелища и подлиннее. Да и в недавнем прошлом — уже на моей памяти — «Бесы» Малого драматического театра 9 часов, «Идиот» Сергея Женовача — в три вечера, «Орестея» Петера Штайна — 8 часов. И только что тем же Петером Штайном в Берлине представлена трилогия Фридриха Шиллера «Валленштейн» — опять 10 часов в один день. А у РАМТа — свой опыт многочасовых спектаклей: две пьесы Бориса Акунина «Ин и Янь», черная и белая версии. Остается вопрос: стоит ли игра свеч? Все были уверены, что постановка «Берега утопии» обречена на провал. Театр называется Российским Молодежным, то есть его аудитория молода, а герои действия — Герцен, Огарев, Белинский, Станкевич, да кто из молодых вообще помнит эти имена. Взрослые зрители от них тоже в большинстве своем были отвращены уроками марксизма-ленинизма: «декабристы разбудили Герцена, Герцен разбудил революционеров» — навсегда вдолбили. Остальных отвратила перестроечная журналистика, самым пошлым образом расправившаяся разом со всеми героями прошлого, особенно с теми, кто «разбудил нам Ленина». Ну, и кому нужны все эти преданья старины глубокой и свергнутые с пьедесталов кумиры? Я уже не говорю про саму пьесу Стоппарда. Конечно, в ней много всяких завлекательных вещей: взять хоть экзотическую семью, составленную тремя фигурами: Герцена, Огарева и их общей супруги Натали, невозможно не оценить и замечательное чувство юмора драматурга.
Урок уважения к прошлому
Конечно, стоит поклониться сэру Стоппарду в ноги, за то, что он — иностранец, преподал нам урок уважения к собственному прошлому. Из-под его пера действующие лица русской истории вышли не гнусными еретиками, подрывающими православные основы, и не иностранными агентами из пломбированных вагонов, а вполне обаятельными персонажами, некоторые даже чересчур обаятельными. Герцен, поданный через Исайю Берлина, воспринимается как противник всякого насилия, а Бакунин вроде и не дружил с Нечаевым. Ладно, оставлю историкам разбираться с Томом Стопардом по их части, а сама коснусь того, что имеет отношение собственно к театру. Текст трилогии казался мне драматургически не выстроенным, без четких завязки, кульминации и развязки, в нем — так я думала — не выделено главное, нет центра композиции, полно невразумительных образов, в нем 188 путаных сюжетных нитей с постоянными, как это называется в кино, флэш-бэками, то есть отсылками к прошлому. К тому же, в пьесе едва ли не 70 персонажей, и многие из них при чтении воспринимаются рупорами идей, что для театра губительно.
Рай гармонии
Войдя в зал, я увидела, что сцена достроена помостом, выдвинутым в партер. Это усугубило опасения — так-так, станут герои, стало быть, произносить монологи прямо в лицо зрителям. Этот прием был использован, но только пару раз. Зато все остальное: убранство сцены — деревянные полы, мебель, старинные часы и посуда — создавали атмосферу «тургеневских дворянских гнезд», «чеховских усадеб»… Тепло, мягко, уютно — мы в имении Бакуниных, куда, привлеченные не столько идеями своего друга Михаила Бакунина, сколько прелестью его сестер, слетаются люди с известными фамилиями — Тургенев, Белинский, Станкевич.
Вроде бы, герои — мужчины, но не они центр — композиции, а женщины, стало быть, докучливой драмы идей не будет. Девочки болтают о сексе, мужчины о святости женщин и о любви, как религиозном чувстве, Бакунин препирается с родителями и страшно ревнует сестер к каждому человеку.
Здесь хорошо, недаром, позже Бакунин — отец (отличная работа Виктора Цымбала) скажет: «Вы выросли в раю, в гармонии, которая поражала всех окружающих». Сказать легко, дать зрителям физически ощутить эту гармонию — задача неподъемная, но режиссер Алексей Бородин с нею справляется. И очень простым ходом, до которого очень сложно додуматься, приближает к нам всех участников драмы: действующие в спектакле люди кажутся нам знакомыми не по школьным и вузовским учебникам, даже не по их собственным сочинениям, а по пьесам Чехова или Горького. Вот заходит разговор о животном начале в человеке, и вспоминаешь монолог Суслова из горьковских «Дачников», вот Станкевич (Александр Доронин) рассказывает, как его вырвало, когда он пробовал целоваться, а в голову лезет разговор Раневской с Петей Трофимовым: «В ваши годы не иметь любовницы…». При чтении вычленяешь философские идеи, а в театре, благодаря режиссеру и актерам, видишь живых людей. И все поначалу кажется таким же чистым, светлым, как сами эти люди, и главное в них — не интеллект, а прекраснодушие, целомудрие и милый, милый сердцу идеализм. Взять хоть Огарева (Алексей Розин)— ему 21 год, а он еще ничего не сделал для бессмертия. Герои страшно молоды и ужасно глупы — да, да, глупы, потому что умно говорят об абстракциях, но не замечают, что нравятся женщинам и сами в общении с ними совершенно беспомощны.
Не растерянная беспечность
Герои спектакля трогательны, и тем очаровывают зрителей. Странной своей беспечности они, несмотря на все превратности судьбы, до конца жизни так и не растеряют. Уже взрослыми снова и снова будут вспоминать клятву, которую дали друг другу детьми, легкомысленно относиться к предупреждениям Третьего отделения, арестам товарищей, доносам филеров. Бакунин — так и к собственному аресту и годам, проведенным в тюрьме. Хотя, конечно, интонация спектакля, действие которого начинается в 1833 и заканчивается в 1868 году, постепенно и существенно меняется. В первом акте разлито блаженство, только память отбрасывает на него легкую тень печали — мы знаем, сколько лет проживут эти мальчики (тот же Станкевич совсем мало) и как — под давлением обстоятельств — изменятся их взгляды. Во втором действии ощущение счастья истаивает. Конечно, у театра нет возможности подробно излагать, что произошло с Герценом после французской революции, зато есть исключительно емкая театральная метафора. Вот веселая, юная, шальная орава вваливается в парижский кабачок, она пляшет на столах, горланит «Марсельезу», выталкивает вперед какую-то девочку, сует ей в руки флаг, и она, довольная назначением на роль, принимает эффектную позу — ба, да это картина Эжена Делакруа «Свобода на баррикадах». Через минуту толпа убегает, за сценой звучат выстрелы, и в кабачок возвращается наша свобода — волосы растрепаны, лицо почти безумно. Нет больше прелестной девушки, окруженной сильными и смелыми мужчинами. Они остались лежать там, на улице. Есть одинокая, вывалянная в грязи, женщина. Свобода после баррикад. «Кораблекрушение» — так называется вторая часть трилогии. В ней — не только крах иллюзий Герцена, но и личная трагедия — гибель его маленького сына. Мальчик был глухим, но почему-то реагировал на гром. В тексте Стоппарда эта история выглядит житейской и сентиментальной, Бородин — внимательный читатель, он распознал метафору. Глухой мальчик предчувствует надвигающуюся бурю, остальные — люди с нормальным слухом — ее не ощущают. Слово «буря» тут, конечно, следует понимать в горьковском смысле слова.
Вдали от реальности
Как выглядят главные действующие лица? Бакунин. Стоппард не трогает истории отношений Бакунина с Нечаевым и прочего, что Бакунина компрометирует, поэтому герой выходит у Степана Морозова вечный мальчик, похожий на гусара, Дениса Давыдова, с легкостью меняет Фихте на Гегеля, куражится, никого не боится. Тургенев Александра Устюгова страшно напоминает Тригорина из чеховской «Чайки» — франт, бесконечно жизнелюбив, жалуется на болезни, но просто пышет здоровьем. Аксаков преисполнен сознанием собственного патриотизма, истерически смешон, является к друзьям, одетым в европейские костюмы в голубой косоворотке, подпоясанной кушаком. Ряженый, гордящийся тем, что он — русский. Актрисы играют по несколько ролей. Нелли Уварова, к примеру, сперва любимая жена Герцена Натали, воздушная, возвышенная, порывистая, потом — английская продажная женщина, оказавшаяся верной спутницей Огарева — совсем земная, простая, жертвенная. Герцен Ильи Исаева — самый солидный в компании, самый спокойный, самый надежный, самый — от начала и до конца — взрослый, человек долга, благороден в каждом жесте и поступке, к тому же, нежнейшая душа. Изумительно хорош Белинский Евгения Редько. Романтик и неврастеник, весь состоит из каких-то углов и нелепых жестов, смешон и величествен одновременно, не умеет ходить по земле, спотыкается, падает, но как речь-то говорит… Цитирую: « Когда при слове Россия все будут думать о великих писателях и практически ни о чем больше, вот тогда дело будет сделано». Замечу, что только этой мечте, а вовсе не мечтам Герцена или Огарева об общественном устройстве, и суждено было сбыться.
Все наши герои люди совершенно разные, но кое в чем похожие. Все они страшно далеки, нет, не от народа, а от реальности. Бакунин вдруг выясняет, что имение Премухино это сельское хозяйство, а он полагал, что эстетическое явление. Станкевич считает реальностью только свое чувственное воображение и страшно пугается приближающейся женщины — вот ведь до чего это воображение разыгралось. Тургенев, кажется, более всего не любит Чернышевского за то, что тот считает искусство бледным отражением реальности, а не наоборот. Иными словами, литература и философия заменяют им жизнь, в спектакле они выглядят не как общественные или политические деятели, а как художники и поэты.
Выверенность ритма
Все герои русский истории выведены в спектакле родными до боли людьми, мечтателями и бессеребренниками, жизни свои принесшими на алтарь несбыточной утопии. И еще думала, что ничего актуального в сочинении Стоппарда нет, не станешь же сравнивать этих 20-летних наивных мудрецов с нынешними жалкими подражателями — пожилыми западниками и славянофилами, либералами и консерваторами, Белинского — с современными литературными критиками, а Тургенева — с современными писателями. Не станешь сравнивать тогдашних политических беженцев с теперешними эмигрантами, не будешь равнять начало 21-го века с тем временем, когда «интеллигентные отношения воспринимались как общественная сила». Мне было жаль героев нашего относительно недавнего прошлого, а еще больше себя. И в то же время я гордилась РАМТ. То, что он сделал, называется подвижничеством и совсем не соответствует сегодняшней конъюнктуре. Правда, в самом слове «подвижничество» есть что-то тяжелое, грузное, а спектакль вышел легким и стремительным. В нем все — от декораций Станислава Бенедиктова до костюмов немыслимой красоты и изумительной выделки, от массовки до главных действующих лиц, занимает своем место. В нем много света и музыки
Алексей Бородин — давно пора это сказать — выдающийся режиссер и педагог. Давно не приходилось видеть, чтобы большая сцена казалась полностью заполненной даже тогда, когда на ней всего два-три человека, давно никто не поражал воображение таким разнообразием мизансцен, таким выверенным ритмом. Давно не приходилось видеть на одной сцене такого количества молодых прекрасных лиц, такой актерской самоотдачи, такой собранной и честной в работе компании. Недаром, на премьере лучилось счастливым светом лицом самого сэра Стоппарда, недаром, при слове «Россия» по всему миру вспоминают не только великих писателей, но — о чем не мечтал и Белинский — о великих людях театра. Театральное искусство в лучших своих образцах по-прежнему противостоит реальности.
О грандиозности постановки, осуществленной в Российском Молодежном театре, красноречивее всего говорят цифры: 70 персонажей, 68 актеров, 1350 костюмов, 35 лет жизни героев и 8 часов сценического действия. К тому же спекталь стал частью масштабного русско-английского проекта, призванного помочь молодому поколению лучше понять историю своей страны, осмыслив день нынешний в контексте дня минувшего.
Известный английский драматург и сценарист Том Стоппард, впервые встретившись с труппой Росийского молодежного театра 1 декабря 2005 года, затем неоднократно приезжал в Москву, принимая участие в дискуссиях, конференциях, круглых столах, которые прошли в рамках образовательного проекта "Прогулки по Берегу утопии", осуществленого совместно с московскими вузами. студенты имели возможность встретиться с историками и политологами, писателями и артистами, а также принять участие в конкурсе эссе, размышляя на заявленные в трилогии Стоппарда темы: о трудностях диалога между Россией и Европой, о свободе по-русски, о влиянии выдающихся личностей на ход истории.
Предварительная работа с будущим зрителем - в традиции Российского Молодежного театра: "своя" публика воспитывается в этих стенах с юных лет. Однако трилогия Стоппарда, впервые показанная на сцене Молодежного в полном объеме, требует особой подготовки, сосредоточенности и внимания. В стремительной смене времен и мест действия охватывается пространство от Москвы и Санкт-Петербурга, усадеб в Прямухино и Соколово до Парижа и Ниццы, Лондона и Ричмонда в период с 1833 по 1868 год. Документальная точность традиционно соединяется у автора с собственным взглядом на реальные события и исторических персонажей.
Герои "Берега утопии" - известные личности, имена которых, казалось бы, на слуху: Виссарион Белинский и Иван Тургенев, Александр Герцен и Николай Огарев, Михаил Бакунин и Николай Чернышевский... Но многие ли, не имеющие прямого отношения к филологиии или истории, сразу припомнят что-либо, касающееся их литературно-общественной деятельности, а тем более свойств характера? В памяти представителей старшего и среднего поколения остались достаточно схематичные фигуры из школьных учебников, а в сознании большинства молодых людей эти образы превратились в некие расплывчатые символы далекой эпохи. Том Стоппард Смотрит на героев, во многом определивших нашу историю, с позиции человека, живущего на другом берегу. Такой взгляд не может не быть субъективным и порой крайне неожиданным, но в его искренности и заинтересованности сомневаться не приходится.
В спектакле Российского Молодежного хрестоматийные персонажи превращаются в живых реальных людей со всеми их достоинствами и недостатками. Они философствуют о свободе и смысле жизни, верят в свои утопические теории и страстно хотят "обустроить Россию", а в это время, совсем по-чеховски, проходит их собственная будничная жизнь. И даже завораживающий звук кружащегося волчка словно отсылает к "Трем сестрам", где герои так же мучаются вечными вопросами бытия и погружаются в мечты о прекрасном будущем России. Азартно рассуждая о глобальных проблемах, персонажи "Берега утопии" тоже любят и ревнуют, радуются и страдают. И мы уже видим в Герцене (Илья Исаев) не только радикального писателя и создателя "Колокола", но и человека, потерявшего трагически погибших сына и мать, лишившегося любимой жены, а позднее оказавшегося в двусмчсленной роли "друга семьи" Огаревых. Дружба Герцена и Огарева (Алексей Розин) не ограничивается здесь известной клятвой на Воробьевых горах, а переходит во взаимоотношения соратников и одновременно соперников, оказавшихся в весьми непростой ситуации.
Снимая героев с пьедестала, создатели спектакля приближают их к нам в прямом и переносном смысле слова, выдвинув дощатый помост непосредственно в зрительный зал (художник-постановщик Станислав Бенедиктов). Режиссер-постановщик Алексей Бородин четко выстраивает композицию спектакля, добиваясь динамичности действия, ни на минуту не отпускающего внимания публики. Даже многочисленные перемены декораций превращаются в выразительные сценические зарисовки. Театр не боится гротеска и ярких красок. Многие актеры, играющие несколько ролей, часто меняются до неузнаваемости. А их герои порой выглядят забавно-несуразными, оставаясь при этом обаятельными мечтателями и романтиками. Мы видим знаменитых классиков молодыми, дерзкими, озорными, и лишь постепенно их образы начинают обретать более знакомые черты.
Трактовка иных характеров может поначалу даже вызвать легкий шок. Но, к примеру, Белинский уже надолго останется в памяти таким, каким показал его Евгений Редько: смешным недотепой и задиристым нигилистом, который далеко не сразу становится тем "неистовым Виссарионом", который способен страстно, но одновременно умно и стройно изглагать свои мысли. В огромной череде персонажей по-своему запоминающимися становятся практически все: женственно-нежная Натали Герцен (Нелли Уварова), имеющая свои представления о преданности и духовной свободе; ироничный, невозмутимо-сдержанный Тургенев (Александр Устюгов); неуемно-азартный, простодушный Бакунин (Степан Морозов)...
В пьесах трилогии, названных "Путешествие", "Кораблекрушение" и "Выброшенные на берег", перед нашими глазами проходит огромная жизнь. Многие из героев, пустившихся в утопическое путешествие ради свободы России, терпят крушение надежд и оказываются выброшенными на чужой берег. Их иллюзии в итоге оборачиваются трагедией и для страны, за счастье которой они так искренне боролись. И все же спектакль оставляет светлое впечатление: ведь даже утопическая вера лучше, чем безверие.
Отправлено: 08.12.07 15:29. Заголовок: ДРУГАЯ РЕЦЕНЗИЯ «Бер..
ДРУГАЯ РЕЦЕНЗИЯ «Берег утопии» Т. Стоппарда в РАМТЕ
Начиналось все вполне обыденно: гардероб, лестница; зрительный зал… Глаз привычно отмечал особенности сценографии: пустая деревянная сцена-помост, корабельным носом врезающаяся в партер, разбросанные по ней рукописные листки; несколько предметов мебели; нависающие над планшетом сцены деревянные паруса... Вдруг – внезапный удар корабельных склянок, затемнение, и... шелест воздушных платьев и шепот прибоя, звонкие девичьи голоса и крики чаек, залитый солнечным светом берег... Этими строками открывались первые впечатления после премьеры – во многом влюблено-восторженные, по-доброму пристрастные. Тогда именно это казалось правильным. Сейчас же, спустя два месяца, когда новые встречи с «Бepeгом утопии» лишь усилили привязанность к спектаклю, очень вовремя вспомнились слова Белинского о том, что «право на снисхождение имеет только золотая посредственность, а не истинный талант», и потому текст получился несколько иным. Том Стоппард во всех интервью говорил, что «Берег утопии» для него начался с образа Белинского, затем пришло увлечение Бакуниным и, наконец, личностью Герцена. То есть начиналось все с людей. К сожалению, по мере того, как пьеса разрасталась и постепенно превращалась в трилогию, живые люди все больше вытеснялись отвлеченными идеями, а. то и вовсе набором разного рода лозунгов и занимательных историко-литературных фактов, мало связанных между собой. Так, драматическая поэтика «Путешествия» в конечном итоге скатывалась к довольно тяжеловесному эпосу «Выброшенных на берег». И здесь - главный камень, о который практически разбивается корабль постановки (и только точно-восприимчивая актёрская игра не даёт этому окончательно произойти). Третья часть дается с большим трудом. И дело тут не в усталости зрителя, не в предсказуемости – к шестому часу спектакля - постановочных приемов (этого, наверное, невозможно избежать на столь протяженном полотне действия, не боясь нарушить общее стилистическое единство),а именно в том, что сама третья пьеса имеет весьма отдаленное отношение к драматургии. Нагромождение снов и видений выдает необъяснимую драматургическую беспомощность автора и, к сожалению, вся эта маловнятная мистика подхватывается и усиливается режиссером. Хотя в идеале «Выброшенные на берег», напротив, требуют кардинального вмешательства режиссерских «ножниц», значительного сокращения и как можно менее почтительного (в данном случае!) отношения к автору. Спектакль от этого только выиграл бы, обретя сильный финальный аккорд, которого пока несколько недостает (финалы первой и второй частей выглядят куда более «окончательными»)… Однако в целом, то, что удалось создать Алексею Бородину из глубоких, остроумных, но несколько умозрительных построений Тома Стоппарда, из его занимательных (порой даже чересчур) игр со временем и пространством, - можно назвать волшебством. Конечно, его спектакль не о философских и социальных идеях – это лишь фон. Значимый, но фон. Его спектакль – о людях. И что важно, о людях юных (в начале «Путешествия» Бакунину, Станкевичу, Белинскому, Герцену, Огареву не больше- 20-24 лет) – ровесниках зрителей Молодежного театра. Они все время говорят: Кант, Гегель, Фихте, Шеллинг, социальные теории - не суть важно. Все это лишь «болтовня, болтовня, болтовня», как заметил Тургенев. Юношеские максималистские разглагольствования. Правда за них ссылают, но и там юность берет свое и ссылка превращается в «историю не менее романтическую, чем роман Жорж Санд». Так что дело не в самих идеях, а в том, насколько безоглядно можно стремиться к их осуществлению. То есть спектакль не об утопии, а о стремлении к ней. О вечном стремлении и вечной трагической недостижимости желаемого. Круг замыкается. Цикличность хода истории заложена в структуре пьесы – в постоянных возвратах, повторах прошлых сцен. И каждое возвращение оказывается взглядом на уже ушедшее, упущенное, на то, что никогда не вернется. Так, возврат к сцене отъезда Белинского из Парижа позволит выделить из общего гула голос того, кого уже не стало. И в гулкой тишине прозвучит, не услышанный «приговор»: «меня тошнит от утопий… Я бы все их променял на одно практическое действие, пусть не ведущее ни к какому идеальному обществу, но способное восстановить справедливость по отношению хоть к одному обиженному человеку»… Сам же Белинский вновь медленно исчезнет в глубине сцены, будто унесенный волной истории, «этим Молохом, пожирающим своих детей». А повторное обращение к последнему лету Герцена в России заставит еще раз задуматься о том, как легко и с каким искренним счастьем можно стремиться покинуть то единственное, к чему потом будет невозможно вернуться. Или даже по-другому, проще: о том, как легко в погоне за Вселенским Счастьем, походя растоптать такое привычное, «обыденное» собственное счастье. И счастье своих близких… Но создатели спектакля не просто воплощают драматургический прием. Они идут дальше и делают его основным смыслообразующим принципом, распространяя на все уровни постановки. Даже распределение ролей А. Бородин подчиняет все тому же принципу. Большинство актеров играет здесь по две-три роли. И порой режиссер использует это, чтобы дополнительно на визуальном уровне закольцевать некоторые сцены, придав им большую завершенность. Так, когда в самом финале вокруг засыпающего - вероятно, навсегда – в кресле Герцена собираются его близкие, мы словно вновь возвращаемся в «прямухинскую идиллию». Старик-отец в кресле (подобно старому А. Бакунину), рядом – Михаил (все тот же большой ребенок - растолстел только), «дочери»: Ольга (она же – Александра Бакунина) и Терезина (она же - Любовь); воспитавшая Ольгу Мальвида (она же – Варвара Бакунина) и, конечно, любимица Тата (у нее даже имя осталось практически тем же!), вновь заботливо укутывающая отца пледом. Все то же. Только времена смешались: кажется, все вместе, но нет ни радости, ни идиллии. Будто совместились во времени первая и последняя сцены «Путешествия» - семейное счастье и умирание семьи…»Прямухино» как квинтэссенция России и Швейцария как ее отрицание (Ольге немка-гувернантка стала ближе отца; Саша, которому когда-то отец «завещал» вернуться в Россию и продолжать его дело, женился на итальянке и стал врачом)… все сошлось в одну точку. Круг замкнулся… Сюжетное движение по схеме «вперед-назад» вкупе с центральной метафорой Стоппарда кораблем задают тон и зрительному образу спектакля – бурным приливам и отливам подчинена сценическая конструкция С. Бенедиктова. Порой накатывающий на зрителей деревянный помост; вздымающиеся деревянные «пapycа- лопасти»; мебель, появляющаяся в разных частях сцены, - все это плоды, принесенные прибоем, но… Приходит время, и море вынуждено отступать, оставляя позади себя лишь хаос пустынного берега. И тогда, к финалу спектакля все более спокойной, статичной будет становиться эта конструкция, все меньше внешних изменений повлечет за собой смена картин, и, наконец, сцена совсем обнажиться, опустеет. Опустеет, но тем не менее не станет пустой и безжизненной. Поразительно, но огромное сценическое пространство ни на секунду не перестает дышать, ощутимо жить даже в те моменты, когда перед зрителями остаются два-три актера или просто маленький мальчик, не способный услышать это мир… Тончайшие переплетения светописи (А. Изотов;), звукописи (Н. Плежэ), выразительность самого безмолвия - во всем этом дыхание спектакля и аромат времени, подхваченные и переданные актерами. Ни одного невозможно упрекнуть в «несоответствии» XIX веку. Даже эпизодические роли выполнены настолько точно, настолько притягательно, что в общих сценах порой просто не знаешь, на кого смотреть в данное мгновение. С главными героями сложнее. Особенно с героинями. Нелли Уваровой, кажется, просто не под силу марафон из трех ролей (Натали Беер, Натали Герцена, Мэри Сатерленд), которые в итоге почти невозможно различить. Но зато, выходя после спектакля, с невероятной теплотой вспоминаешь Катю (у которой и была-то всего одна сцена!) и с раздражением, близким к жалости, - Натали Тучкову-Огареву (как героиню, что не мешает восхищаться актерской игрой), а когда заглядываешь в программку, то долго не можешь поверить, что и ту, и другую играла одна актриса - Рамиля Искандер. Большей внутренней силы все время ждешь от Станкевича (Александр Доронин), поскольку пока невозможно поверить, что этот человек мог быть светочей для целого поколения. Большего хотелось увидеть и в Михаиле Бакунине (Степан Морозов): к сожалению, в первой части поверхностное скольжение героя по волнам философии очень часто оборачивается поверхностностью в актерской игре. Правда, постпремьерные спектакли дают надежду, что со временем роль может идеально подойти актеру, тем более что и сейчас Бакунин-революционер и Бакунин-анархист вполне, достоверны. Осталось дождаться Бакунина-философа. Самыми же цельными, самыми законченными стали два образа – наиболее любимые самим автором. Правда любовь эта сыграла с одним из актеров довольно жестокую шутку. Герцен – центральный герой всей трилогии, которому отводится больше всего сценического времени, оказался в пьесе героем скорее эпическим, нежели драматическим. С самого начала это не Герцен-юноша -Герцен повзрослевший -Герцен-старик… С первых же cцeн это Герцен, уже написавший не одну часть «Былого и дум», Герцен-наблюдатель, то есть герой, для –которого фактически нет «здесь и сейчас», герой, который оглядывает уже прошедшее… Наверное, именно поэтому Илья Исаев наиболее убедителен в последней части, когда настоящее, наконец, начинает совпадать с описываемым; и по этой же причине слишком холодно отстранен в части второй (кроме, пожалуй, потрясающего финального диалога с Бакуниным)… Холодно отстранен… сложно подобрать менее подходящее определение, когда вспоминаешь Белинского Евгения Редько. В этом герое столько жизни, столько красок и, в то же время столько тихой музыки и света, что просто теряешься… Теряешься оттого, что вдруг воочию видишь человека, в котором настолько тесно и нерасторжимо перепутано неловкое и величественное, мудрое и дурашливое; надменно-снисходительное и по-детски восторженное, почти жестокое и лучисто-доброе… Слушаешь давно знакомые слова, отрывки из статей и совершенно забываешь, что они давно знакомы: ведь вот, прямо на наших глазах, только сейчас – в эту самую минуту они рождаются… слушаешь и - с каждой паузой, с каждой запинкой - все больше боишься, что вот сейчас он все-таки остановится, замолчит, уйдет и… все… В глубину моря уходит Белинский… засыпает на берегу измученный Герцен… Вновь бьют корабельные склянки, и вдруг… ты приходишь в себя. Вновь осознаешь, что сидишь не на морском берегу, а в зрительном зале. Что вокруг все так же, как и десять часов назад, когда «Путешествие» только начиналось. Все так же, но что-то изменилось. Нет, не внешне… Просто начав путешествие вместе со своими ровесниками и прожив с ними целую жизнь, мы вновь оказываемся на берегу, среди шума волн и криков чаек, но только повзрослевшими на 150 лет тому назад… Все тот же драматургический ход – оглянуться, чтобы, наконец, понять совсем простое, очевидное: «Наш смысл не в том, чтобы преодолеть несовершенство данной нам реальности. Наш смысл в том, как мы живем в своем врмени. Другого у нас нет»…
Отправлено: 06.01.08 17:01. Заголовок: Павел Руднев: Театр ..
Павел Руднев: Театр 2007 года 4 января 2008, 11:49 Итоги московского театрального года подводить приятно и радостно. Стабильность, уверенность, событийность сопутствовали 2007 году, и теперь нужно просто собрать воедино хиты уходящего года.
Спектакль «Берег утопии» – внезапная вспышка идеализма в циничной театральной реальности. Он инопланетен, он ценность, попавшая к нам из другого, явно лучшего мира.
Главное событие: трилогия «Берег утопии» Тома Стоппарда, Российский молодежный театр
«Единое пространство культуры в XXI веке распадется на маленькие субкультуры для различных социальных групп» Этот трехчастный девятичасовой гигант, этот трехпалубный дредноут вырос в настоящую гражданскую акцию по возвращению незаслуженно забытых кумиров XIX века, сформировавших русскую культуру и нравственные задачи интеллигенции.
Более того, для автора трилогии Тома Стоппарда, европейского бунтаря-абсурдиста, антикоммуниста, российский кружок «западников» из Премухина – Герцен, Белинский, Огарев, Бакунин – это духовное начало его европейской революции, это люди, вставшие на защиту свободолюбия, выбравшие путь правильно понятого патриотизма.
Том Стоппард сделал забытых в России кумиров частью европейской фронды, и российская культура должна в ножки поклониться человеку, понявшему нас лучше, чем мы сами. Режиссер Молодежного театра Алексей Бородин и его труппа сделали самую важную вещь. Герои Тома Стоппарда говорят о том, о чем, как правило, упорно молчит национальная сцена.
Услышать со сцены честный разговор о будущем России, ее трагических судьбах, о ценностях свободы и об унижении гнетом, о вечном рабстве России, о царстве интеллекта и государственной реакции на интеллектуальную вольницу сегодня кажется неоправданной роскошью.
Лучшая режиссура: Евгений Каменькович – «Самое главное» по Михаилу Шишкину, Мастерская Петра Фоменко Наш театр разучился делать настолько сложные, настолько композиционно развитые спектакли. Ощущение, что «Самое главное» репетировали годы: наложения, перемены света, мест действия, видеопроекции, прихотливый монтаж сцен.
Есть в этой сложности особая прелесть и отпор упрощающим тенденциям в театре. В сущности, Евгений Каменькович создает вполне адекватную форму для литературной сложности и надстроек современной романистики, которая даже не пытается что-либо объяснять, что-либо разжевывать зрителю.
Каменькович дал театральную форму интеллектуальному потоку, неразделенному, смешанному, неразобранному. «Самое главное» – это режиссура хаоса. Имеет смысл только посетовать, что современные прозаики в большинстве своем не пишут пьес.
Или им их не заказывают. Слияние вершин современной прозы и современного театра дало эффект цельного высказывания о пародийности нашего сегодня и классичности, устойчивости нашего прошлого. Для Мастерской Петра Фоменко «Самое главное» – поворотный, революционный спектакль. Мастерская сменила темперамент и еще раз доказала, что она именно мастерская, а не бронзовеющий театр «мастеров сцены».
Говоря о Каменьковиче, нельзя не упомянуть и его талантливую работу со студентами РАТИ – спектакль по пьесе Ольги Мухиной «Летит», где режиссер применяет те же принципы усложненной режиссерской партитуры к непростой современной драматургии.
Лучший спектакль: «Рассказ о счастливой Москве» по Андрею Платонову, режиссер Миндаугас Карбаускис, Театр п/р О.Табакова
Литовский режиссер Карбаускис поставил первый не депрессивный и не «прибалтийский» спектакль в своей московской карьере. Спектакль о любви к москвичам – самым гармоничным людям на свете. У Миндаугаса Карбаускиса идеальное чувство театрального пространства как искусства цветовых пятен. Серое военное сукно шинелек, черное «готичное» дерево гардероба и ярко-красный цвет первых лет советской республики.
Москва эпохи военного коммунизма. Все это контрастирует, рябит, мерцает в глазах, которым приятно лицезреть чистенький, прибранный, уютный спектакль в «Табакерке». «Счастливая Москва» – оборотная сторона платоновского же «Котлована»: все, что сказано об историческом моменте в жанре пародии во втором романе, герои первого повторяют с восторгом.
Прекрасный идеализм довоенной России, солнечные годы раннесталинского периода – о наших иллюзиях, о фантастическом ощущении приближающегося, близкого счастья, о развернувшихся исторических перспективах и не менее скором охлаждении. Миндаугас Карбаускис явно читает больше, чем другие постановщики, – этот режиссер-подвижник умеет вводить в театральный контекст новые незатертые тексты, сложную, неочевидную литературу.
Если в начале года литовец Карбаускис ставит спектакль о москвичах, восхищаясь ими, то в конце года литовец Римас Туминас ставит спектакль о москвичах, смеясь над их чванством. «Не боюсь Москвы», – говорит нам Туминас своей замечательной работой в «Современнике».
Начав ставить «Горе от ума», Туминас уже знает, что возглавит театр им. Вахтангова и что скажет на это «княгиня Марья Алексеевна» – само воплощение ропота и шепота театральной Москвы. Персоной года мы назвали Римаса Туминаса авансом, отчетливо понимая, какая предстоит у него схватка с Москвой, отчасти оскорбленной таким «Горе от ума».
Будущий год мы будем следить, как радикальный литовец будет справляться с капризной вахтанговской труппой. В «Горе от ума» Туминас ставит на сцену белокаменную печку, которая, сужаясь кверху, повторяет абрис колокольни Ивана Великого – без колоколов и с отрезанной шапкой купола. Печка – она же церковь безъязыкая, возле которой пригрелась фамусовская Москва, макабрическая «семейка» коррупционеров и ретроградов. Блажен муж, иже сидит к печке ближе. Прислуживаться по-новому – значит ближе к кремлевской печке сидеть. Гарантия, которую дарует благонадежность.
Туминас рисует Москву в объятиях Морфея, туповатой, почтенной, засасывающей в болотце, путину свое белокаменное безмолвие. Но не только поэтому его «Горе от ума» – одна из важнейших достопримечательностей 2007 года. Труппа «Современника» так давно не играла, «Горе от ума» – это огромная актерская победа театра.
Лучший актер: Евгений Редько – Белинский, «Берег утопии»; Сергей Чонишвили – Кочкарев, «Женитьба», «Ленком»
Энергетически «Берег утопии» ведут два артиста – Илья Исаев (Герцен) и Евгений Редько (Белинский)
Энергетически «Берег утопии» ведут два артиста – Илья Исаев (Герцен) и Евгений Редько (Белинский). У Редько получается не только точно и красиво, но и резко, взвинченно, по-хорошему истерично. Он, с его фантастическим умением преображаться, мимикрировать аки черт на сковородке, всегда претендовал на звание самого мастеровитого артиста Молодежного театра.
Евгений Редько играет в своем Белинском всё: и величие первого критика эпохи, и иронию (но, к сожалению для Белинского, не самоиронию), и эту фантастическую борьбу человека со своим телом, мельчайшую пластику – болтающиеся и «забалтывающиеся» руки, эту нервную, подвижную от знака вопроса до знака восклицания спину. Играет затем этот духовный подвиг остаться со своей страной, чтобы умереть в ней.
Моментальное возгорание интеллекта, когда начинает говорить, и моментальное стушевывание, самосжимание, когда мысль уходит. Он играет смертельную болезнь Белинского не как болезнь, но как роковое распоряжение судьбы. Он играет и заигрывание позднего Белинского, это его барское «да я вам Гоголя открыл», эту чудовищную нетерпимость и критическую спесь по отношению к его «Выбранным местам из переписки», это страшное в позднем Белинском «завышение» своего статуса, находящего в себе силы и право задвигать на «свое место» Пушкина и Гоголя. Евгений Редько играет капризного творца русской литературы, ревниво относящегося к детям своим. Такой же пластичной и чертовски обаятельной получилась роль у Сергея Чонишвили – Кочкарев в «Женитьбе» Марка Захарова. Чуть ли не впервые получив в родном «Ленкоме» главную роль, Чонишвили легко, задорно, вдохновенно ведет главную партию и интригу за собой, пытаясь уютно чувствовать себя в роли кукловода инертного общества. Актер жаден до игры, играет так свежо и открыто, что есть ощущение: не наигрался.
Лучшая актриса: Ирина Пегова – Москва, «Рассказ о счастливой Москве»; Арина Маракулина – Нина, «Трусы», «Театр.doc» и Центр драматургии и режиссуры
Лучшая актриса года Ирина Пегова украшает лучший спектакль года – «Рассказ о счастливой Москве». Пегова в главной роли Москвы Честновой – идеально выбранная актриса для того, чтобы выразить полноту и свежесть нашей утопической блаженной философии первых лет социализма.
Светлая, солнечная, винтажная актриса, которой суждено в спектакле показать и весну наших иллюзий, и их закат. Самая мощная сцена в спектакле – когда умирающую одноногую Москву Честнову подпирают телами Сарториус и Комягин. Умирающая мечта о счастье умирает на несвежем белье разрушенных иллюзий, на холме омертвелых шинелек эпохи военного коммунизма.
В спектакле Елены Невежиной «Трусы» (современной пьесе Павла Пряжко, которая сама по себе стала открытием этого года) молодая актриса Арина Маракулина играет главную героиню словно бы в одномерной плоскости – как персонажа примитивистских картин с обратной перспективой.
Маракулина простоволоса, в тусклом ситце, без грима, простушка простушкой, сутулясь, семеня не по-актерски ножками, аляповато выскакивает на сцену, являя собой зажатого, натурального, взнервленного человека. «Святая», – хочется сказать сразу. Святая в экстазе. Святая на иконе деревенского душевнобольного примитивиста. Маракулиной удается быть убедительной в этой вящей простоте. Мученица любви и мученица привязанностей.
В драматической абсурдной страсти ее героини – коллекционировании трусов – заложена и маниакальность общества эпохи потребления, и пылающая страсть бесконечно одинокого человека, и попытка отгородиться от мира единственным проявлением красоты. Бельевой веревкой с трусами Нина отгораживается от человечьей стаи, как красными тряпками – от волков.
Эксперимент года: «Гоголь. Вечера. Часть I», режиссер Владимир Панков, совместная постановка студии «Саундрама» и Центра им. Вс. Мейерхольда Режиссер Владимир Панков
Самый серьезный художник из младорежиссеров Владимир Панков маниакально верит в слияние энергии живой музыки и театрального действия. Его жанр «саундрамы» – важнейшая новация современного театра, где Панков делает музыку, музыкантов не просто действующим лицом спектакля, не просто делает на основе live-концерта своего ансамбля живой театр – он делает музыку, ритм, музыкальный драйв режиссером своих спектаклей. Музыка, ее нерв дирижерски ведут артистическую атмосферу, следят за ней изнутри спектакля, корректируют.
В «Гоголе» – первой части проекта по «Вечерам на хуторе близ Диканьки» – Владимир Панков, отдавая дань украинскому фольклору, пытается работать на почти незнакомой российскому театру территории современной оперы. Панков делает Гоголя не сладким и веселеньким, в разноцветных костюмах и с горилкой, напротив – мистически глубоким, подлинно страшным. В завываниях хора, в протяжной песне, в экстатической пляске открывается алогичный, мятущийся славянский дух, запутавшийся между православием и язычеством.
Объективно гастролером года, конечно же, должен быть объявлен канадец Робер Лепаж с его фантастическим театром будущего, который заставил столичную публику усомниться во множестве добродетелей отечественной сцены. Но лично для меня – а на субъективности итогов я настаиваю – наиболее интересным был спектакль итальянца Ромео Кастеллуччи, показанный на фестивале «Территория».
«Tragedia Endogonidia», мистерия о жизни и смерти, начинается рождением человека в чистоте и прибранности. Этот покой зарождения человека резко контрастирует с жизнью после детства, которую Кастеллуччи покажет нам как ночной кошмар, как театр ужаса. Во взрослом мире все – неправда. Старик с обликом Моисея – трансвестит, священник с женским исподним. Милиционеры избивают человека – долго, нудно, целенаправленно.
В последней сцене итальянец Кастеллуччи с энтузиазмом Данте спускает нас в ад, в инферно, блестяще владея светом и звуком. В смертельном сне нас посещает человек с ликом Луны и тросточкой – дьявольское Оле-Лукойе, вавилонская дева с серым лицом, дьяволица с ликом сирены и глазами василиска, сама у себя вырывающая зуб с помощью спагетти.
Прямота, ясность Кастеллуччи в сочетании с его удивительной режиссерской техникой вызывают чистый восторг. Итальянец рассказывает нам про жизнь после безмятежного детства: мир сплина и ужаса, страха и трепета, насилия и безысходности. Конец у всех один: ад, прогулка в мир кошмарного сновидения. Страх смерти, не меньший, чем страх жизни, пронзает спектакль еще совсем молодого художника Ромео Кастеллуччи.
Инерция года: «Власть тьмы» Льва Толстого, Малый театр
Актеру Алексею Фадееву, который играет работника Никиту, под брюки поддевают чулки, на которых расписным узором вышиты разводы грязи. Точно так же поступала Мария Гавриловна Савина в 1895 году, когда в бенефис Савиной по ее же просьбе была в Александринском театре впервые поставлена пьеса современного драматурга Льва Толстого «Власть тьмы». Тогда чулки с грязевыми разводами на босых ногах 44-летней актрисы императорского театра, выходящей в роли крестьянки в документальной драме Толстого, были верхом представлений о реализме на сцене.
Сегодня такие же чулки с грязевыми разводами на теле артиста выглядят очень смешной и наивной, неосознанной пародией на реализм, на Льва Толстого и на сам нынешний Малый театр, допускающий такие исторические «рукопожатия», чтобы «поддержать традицию». В области достоверности, натурализма, документальности современный театр ушел далеко вперед. И теперь, чтобы сыграть деревенскую пьесу в Малом театре, слишком мало просто надеть на артистов чулки с грязевыми разводами и наложить голубые тени на веки.
Нужно что-то менять в актерской игре. Нет, не реализм случился в Малом театре, а укоренный, бурый, густой лжепафос. Здесь, на территории толстовского натурализма, Малый театр ожидал закономерный провал. Малому театру нужно замечать жизнь, творящуюся вокруг, даже для того, чтобы поставить Льва Толстого. Нужно замечать новый, другой театр. Нужно замечать новые сценические технологии, которые далеко обогнали малотеатровских артистов в деле «истины чувств и правдоподобия чувствований».
Кризис года Два сезона подряд странным образом уходит из списка важнейших ньюсмейкеров Московский художественный театр. Ремонт на основной площадке, накопление сил после нескольких первых ударных сезонов Олега Табакова – оправдания неубедительные.
Есть ощущение, что, помимо Кирилла Серебренникова, выпустившего в этом сезоне весьма интересного «Человека-подушку» и пока взявшего паузу для работы в театре, Олегу Табакову сегодня больше некого предложить городу и миру. Премьеры этого сезона – «Концерт обреченных» («Последняя ошибка Моцарта»), «Танец альбатросов», «Двенадцать картин из жизни художника» – кажутся случайными, факультативными даже, прежде всего в выборе литературного материала для постановки.
Очень не хочется верить, что ресурс театра Олега Табакова, который в свои первые сезоны задавал ритм, стиль, моду столичной сцене, подсказывал способы мягкой реформы репертуарного театра, сообщал ему мощную реактивность, так быстро израсходовался.
Абсурд года
В 2006 году Комитет по культуре города Москвы решил реформировать театр на Малой Бронной, в котором директор Илья Коган не уживался ни с традиционалистом Сергеем Женовачем, ни с Андреем Житинкиным с его коммерчески-скандальной репутацией. Комитет принял решение передать классический репертуарный театр мастеру антрепризы Леониду Трушкину, человеку уважаемому, но из «соседнего», потустороннего лагеря.
Противостояние директора и худрука-чужака закончилось менее чем через год очень честной открытой пресс-конференцией Трушкина, где он не только заявил о своем уходе из театра в связи с полной неспособностью мириться с тиранией директора, но и превратил этот поступок в акцию совершенно справедливого шельмования системы репертуарных театров, где любой начальник, задержавшийся в своем кресле, может считать себя царьком государственной собственности.
Комитет наконец-то попросил Илью Когана самостоятельно уйти на пенсию, и тут, казалось, надо было бы вернуть Леонида Трушкина, который физически ничего не успел сделать на Бронной. Но оказалось, что твердость натуры самого известного антрепренера России была нужна комитету только лишь для того, чтобы сместить опального директора. Дальше комитет принимает решение посадить на кресло худрука театра на Малой Бронной режиссера Сергея Голомазова, который тут же заявляет в прессе о том, что увольнение Ильи Когана было не чем иным, как травлей.
Пока в бунтующем уже много лет театре принципиальных изменений не видно (да и странно было бы их ждать спустя несколько месяцев после воцарения мира), но если Сергею Голомазову удастся повернуть историю этого несчастливого театра вспять, он, безусловно, прослывет героем, отличным кризисным менеджером.
Недоумение года: «Много шума из ничего», театр на Малой Бронной
Эпоха Леонида Трушкина в театре все же завершилась результативно – хотя бы выпуском спектакля «Много шума из ничего» режиссером Константином Богомоловым, который тут же одна часть пишущих о театре «замолчала», другая объявила сенсацией года. Спектакль, его судьба, включение его в список номинантов на премию «Золотая маска» вызывают стойкое недоумение.
Константин Богомолов начинал интересно, ярко – с постановок авангардистской драматургии Брехта и Ионеско. Этот спектакль показывает, как быстро высокие стремления сводятся на нет и из молодого режиссера, еще не растерявшего мастерство, лезет угодливость публике. Вольная шекспировская трактовка сделана по принципу «как бы сделать спектакль попроще, полегче, попопсовее». Как бы, не дай бог, зрителю не дать заскучать да задуматься.
Весь первый акт герои Шекспира курят траву, смачно реагируя на это действо, постепенно превращаясь в отчаянных и отвязных укурышей. Тема травы и укуренных в современных комедиях стала такой же сальностью, как анекдоты про тещу и котлеты в передаче «Аншлаг! Аншлаг!». В теме укуренных, похмельных, пьяных зритель чувствует свое, родное, что тут же обеспечивает зрелищу настоящий успех. Комфортно чувствуя себя в стихии народного юмора, Богомолов с артистами давит эту шутку весь первый акт.
Зачем психологически объяснять поступки, повороты сюжета, если можно все просто объяснить – укурились все и поэтому все так забавно и вышло. Но дальше – хуже. Богомолов одевает персонажей в черные военные френчи.
Германское «наклонение» утверждается немецкими военными маршами и немецкой эстрадой первой половины века. Укурившись, упившись, офицеры начинают петь. Поют они ни много ни мало «Смуглянку», заменив слово «молдаванка» на «итальянка». Объявите вы меня пуританином или «совком», моралистом или старорежимным идиотом, но я все равно буду утверждать, что фашисты, эсэсовцы, которые поют «Смуглянку», – это дрянь. Циничная, отвратительная дрянь. Дрянь ради вызова. Насмешка над тем редким святым, которое у нас еще осталось.
Лучший детский спектакль: «Сказки на всякий случай», режиссер Владимир Богатырев, РАМТ В редко обновляющемся жанре детского театра случилась приятная неожиданность. Российский молодежный театр (по количеству упоминаний и еще паре отличных премьер – театр 2007 года) выпустил чудный детский спектакль, драгоценную редкость.
Двенадцать мини-сказок Евгения Клюева разыгрывают шесть молодых артистов. Артисты имеют свою мотивацию, зачем им выходить на сцену для детей. Она проста – режиссер Владимир Богатырев организовал суперартистическое пространство: нескончаемые импровизации, бесконечные перевоплощения друг в друга, переодевания, абсурдная техника пребывания на сцене.
Сцена, как детская комната, завалена бутафорским «мусором», поэтому принцип такой: «что под руку взялось, с тем и играй». Сказки очень небанальны, кое-где трагичны и всегда философские. К примеру, сказка про Пирожок-ни-с-чем или история Чайного пакетика – просто шедевры философии выживания, так необходимые ребенку с его хрупким, неустойчивым миром.
Потери года Руководители крупнейших театров и народные артисты Михаил Ульянов и Кирилл Лавров. Безвременно ушедшие важнейшие фигуры современного театра – один из самых значительных артистов России Виктор Гвоздицкий и драматург, менеджер, куратор современной пьесы Алексей Казанцев.
Нераскрытое убийство в Ташкенте режиссера, руководителя всемирно известного театра «Ильхом» Марка Вайля, которое уже начало влиять на замораживание культурной среды в Средней Азии. Потери в театроведческом цеху (ученый, автор множества книг об артистах Елена Полякова) и в стане театральных продюсеров (экономист, педагог, организатор Елена Левшина).
Тенденция года
И отрадная, и тревожащая одновременно. Москва сегодня действительно театральная столица мира. Огромный, колоссальный бум гастролей и фестивалей, сливающихся в одну кучу, следующих друг за другом без перерыва.
Весь мировой театр – круглогодично на столичных сценах. Но появляется ощущение, что фестивальная праздничная жизнь заслоняет будничную жизнь репертуарного театра, ежедневную работу трупп. Конкурировать с олимпийскими рекордами мирового театра становится все сложней. Многие от такой конкуренции попросту отказываются. Театральный рынок стал необъятен, конкуренция велика.
Театральная пресса физически не способна охватить весь событийный ряд столичной театральной жизни – отсюда и клочковатость, обрывочность эмоций, и отсутствие возможностей для выработки объективной экспертной оценки работы театра или хотя бы единых критериев для такой оценки. Клановость, размежевание, кусочничество стали сопровождать театральный мир. Кажется, стали сбываться самые мрачные прогнозы социологов о том, что единое пространство культуры в XXI веке распадется на маленькие субкультуры для различных социальных групп.
Отправлено: 07.01.08 12:46. Заголовок: Понравилось? Мне при..
Понравилось? Мне приятно, потому что оценка Руднева почти всегда совпадает с моей. Но вот сам спектакль " Берег Утопии"мне не понравился, а с его характеристирой роли и игры Редько я согласен. Более того, мне кажется что это просто хрестоматийное прочтение роли, по Редько надо учиться как и что делать в театре.
Приятно, что отмечены Клюевские сказки. Это чудесно, потому как в нашем злом, агрессивном мире мы забыли о детях.
Не понял, почему столько внимания уделено "Много шума из ничего" Богомолова, и без Чаек спект не остался и говорят о нём как о почти шедевре. Рудневу спасибо за непринятие сего абсурда.
Отправлено: 07.01.08 17:25. Заголовок: Я видела не так уж м..
Я видела не так уж много статей Руднева, но мне он нравится. Его открытость и гражданская позиция. Его тон, в котором нет злой иронии, что так часто для критиков. И "проблемные точки" этой статьи мне близки. Ситуация с театром на Малой Бронной, отповедь Богомолову. Ведь он же прав - это гадость! Очень приятно, что отмечены "Сказки на всякий случай". Я не хотела говорить о них, потому что форум не общеРАМТовский - оффтоп. Но раз уж зашла речь... Спектакль хорош не только тем, что он детский, хотя это очень важно и нужно. "Сказки на всякий случай" прекрасны вообще! Это очень чистый спектакль. Несколько коротеньких историй о самом важном, таких простых, и театральных, и правдивых. И я, взрослый человек, плакала и смеялась над ними. Для этого и существует театр... Про Евгения Редько написано очень точно. Мне не нравится слово "мастеровитый", но, в общем-то, понятно что за ним стоит. Виктор А что не понравилось в "Береге утопии"? Кстати, здесь Руднев говорит о значении спектакля, но не о его художественных достоинствах...
Отправлено: 08.01.08 13:00. Заголовок: Кареглазая Я уже н..
Кареглазая
Я уже написал в теме "По следам премьеры". Повторяться не хочу, но первое чувство неприятия оказалось сильнее. Может быть сказалось то, что я сидел в зале среди довольно молодых людей, для которых Герцен, Огарёв и другие ассоциируются с Лениным и большевиками, то есть среди людей плохо знающих нашу историю и культуру. Они пришли в театр что называется "поржать над революционерами", поэтому мне было больно и обидно, что так воспринимаются наши великие мыслители прошлого. Я воспринял этот спектакль как великую русскую трагедию, а поставлен он больше как комедия... Но может быть я не прав, это моё личное отношение... К актёрам РАМТа претензий нет, они блистательны- Исаев, Редько, Морозов..переварить такую сложную тему , воплотить её - это подвиг для в сущности детского театра..но или у нас неподготовленная публика , мы ещё не доросли или уже переросли и нам это неинтересно..не знаю.
Отправлено: 08.01.08 17:32. Заголовок: Виктор пишет: Викто..
Виктор пишет: Виктор
Я очень сомневаюсь, что кто-то шел "ржать над революционерами". Те, кто пьесы не читали, вряд ли знали, о чем там речь. А те, кто читали, могли понять, что это не чистая комедия. Виктор пишет:
цитата:
Я воспринял этот спектакль как великую русскую трагедию, а поставлен он больше как комедия...
Так, по-вашему, это комедия или трагедия? Просто оба определения вы адресуете именно спектаклю. Мне кажется, здесь сложно однозначно определить жанр. Да и в жизи так не бывает: только трагическое или только веселое - все переплетено. И в спектакли тоже. Его создатели неоднократно говорили, что им было важно сохранить юмор Стоппарда. Без него он был бы тяжеловесным. Представляете: 10 часов непрерывной трагедии? Виктор пишет:
цитата:
но или у нас неподготовленная публика , мы ещё не доросли или уже переросли и нам это неинтересно
Насколько я знаю, зал прекрасно заполняется. Кто-то принимает спектакль, кто-то нет, но сказать, что он в принципе неинтересен публике... Это не так. Публика недостаточно подготовлена? Может быть. Но меня лично раздражал дед-всевед, который пришел где-то к середине спектакля и начал вещать окружающим, что Стоппард не читал того и этого, и вообще все неправильно. Зачем вообще с таким настроем приходить в театр? Попробуй услышать ту историю, которую тебе рассказывают режиссер и актеры, здесь и сейчас. Это художественное произведение, а не экзамен! Виктор пишет:
цитата:
переварить такую сложную тему , воплотить её - это подвиг для в сущности детского театра
Ну там же не "Репку" играют, не четвертого гриба во втором составе! В этом театре хорошие режиссеры, интересные спектакли. "Сказки" вы сами видели. Я не спорю, "Берег утопии" - подвиг, но подвиг, логичный для РАМТа. Здесь обсуждали, было бы лучше, если бы пьесу поставили в МХТ. Но каждый театр сделал свой выбор. И для актеров МХТ оказались важнее деньги, которые можно заработать на съемочных площадках. Я не говорю, что это плохо - деньги еще не кому не мешали. Но смогли бы они говорить со сцены об идеалах? Говорить так же искренне, как это происходит в РАМТе? Не знаю... В теме "По следам премьеры" писали о дороговизне билетов, о том, что кормят скромно, за буклеты дерут. По-моему, это несправедливо. Билеты разные, к тому же в феврале для студентов и преподавателей установят специальные цены. (http://www.ramt.ru/news/?content=item&item=568) Кормят, говорят, тоже по-другому. Хотя, по-моему, это было очаровательно: прямухинские яблоки и чай с баранками. И на буклеты цены скинули: я покупала не за 500 рублей, а за 300. И много чего интересного вычитала. Но театру же надо покрывать затраты! Он не настолько коммерчески успешен, как МХТ, я думаю, и РАМТ шел на огромный риск, не только творческий, но и финансовый. Поэтому такие придирки... Я не видела в своей жизни театра, настолько обращенного к публике, идущего ей на встречу, как РАМТ. Поэтому мне просто больно читать такие рассуждения. Простите за оффтоп.
-Сильнейшее мое художественное впечатление минувшего года - спектакль "Берег утопии" в Российском академическом молодежном театре. Стоппард - это всегда ах, но постановка трех его пьес, осуществленная Алексеем Бородиным, - особенная, и есть у нее как пролог, так и постскриптум.
В прологе - тяготы по прочтению трех пьес, трех больших романов на темы, от которых нынешнее поколение отлучено напрочь. В спешке изучая историю в школе, молодые люди даже имена эти - Белинский, Огарев, Герцен, Бакунин - толком не знают. Неудивительно, что видные деятели нашего театра отказывались подступаться к этой работе. Стоппард, безусловно, имя звучное, я бы сказал, первенствующее на небосклоне мирового театра, но, в конце концов, какое отношение он имеет к российской истории? Не его это дело. Хорошо, конечно, что в Лондоне, а потом и в Нью-Йорке прошли премьеры, где фигурировали имена наших мудрых или слишком мудреных Белинского, Герцена, Бакунина. А какой народ у нас согласится пойти на три спектакля подряд? Вот сократить бы все действо до двух часов, жаль, Стоппард не разрешает. Короче говоря, никто к этой трилогии и не приближался. А чудак Бородин решился. Режиссер он действительно уникальный. За последние двадцать лет я дважды имел честь и счастье близко столкнуться с Молодежным театром, что называется, по работе. И уверенно скажу, что театр этот на остальном фоне сильно выделяется. Потому как не амбициозен, а по-старомодному честен. Артистов здесь интересуют именно роли, и даже если к какой-то пьесе относятся настороженно, любят и верят своему "дядьке" - режиссеру. Еще до премьеры я порасспрашивал, как идут репетиции. Но ни восторгов, ни вообще каких-либо комментариев не услышал.
А дальше случилось "вдруг", все произошло, как в сказке, и на моих глазах. Почему во многих сегодняшних афишах подчеркивается, что "Берег утопии" - лучший спектакль минувшего сезона? Почему идет он вот уже полгода, и все с успехом? Произошло самое всамделишное театральное чудо. И привели к нему упорство, чистота интеллектуального и эстетического безрассудства Алексея Владимировича Бородина, изумительного Аркадия Островского, осуществившего вместе с братом Сергеем перевод пьесы на русский язык. Безусловно, замечательная игра артистов театра - Евгения Редько, Ильи Исаева, великолепных девочек этой труппы... И оказалось, что в сегодняшней нашей жизни, повергнутой во всяческие коммерческие авантюры, в нынешнем театре, где так много мотыльков-однодневок, существует настоящее. Целый театр - настоящий. На премьере это стало очевидным. Я видел скептиков, которые пришли посмотреть половину первой серии. Видел премудрых театральных критиков, заправских интеллектуалов и тех, кто пришел просто полюбопытствовать, чтобы затем бравировать в Живом Журнале именами анархистов и предшественников народовольцев. И все они, до единого, испытали одно чувство - неподдельную театральную радость. Это ли не настоящая утопия? Такая, как уже случалась в моей жизни тридцать лет назад, когда в Доме кино на премьере все серии "Трех мушкетеров" показали сразу, и никто не вышел из зрительного зала, все смотрели, что называется, на одном дыхании...
Может, я придираюсь, но каким образом с октября по январь прошли полгода?
Венеамин Борисович очень открытый и искренний человек, если ему что-то действительно нравится, то он это говорит со всем пылом творческой личности. Так что , не будем придираться.
Пост N: 1048
Зарегистрирован: 24.12.05
Откуда: Россия, Санкт- Петербург
Отправлено: 11.01.08 17:54. Заголовок: Размышления после пр..
Размышления после премьеры
Анатолий Смелянский некогда выпустил книгу под названием «Уходящая натура», посвящённую жизни и творчеству МХАТ им. Чехова. Большую часть книги занимали, конечно же, воспоминания об Олеге Ефремове и том театре, о котором сейчас, как говорят, ходят легенды. Многочисленные отрицательные отклики критиков об этой книге, почти уничтожили «Уходящую натуру». Был ли прав автор или нет в том, что вынес на публичный суд факты из личной жизни Олега Ефремова – не нам судить, да и не имеет отношение это к предмету нашего разговора. Главное достоинство книги – описание уходящей эпохи, великой, противоречивой эпохи. Спектакль Алексея Бородина «Берег Утопии» продолжает тему, начатую в книге Анатолия Смелянского, но уже в другом времени и с другими героями. Любая эпоха с устоявшимися в ней ценностями проживает свою жизнь по-разному, но уходит всегда одинаково. Даже жесточайшие режимы, бесконечные войны и междоусобицы не мешают вспомнить с грустью: «А вот раньше было…». Не побоюсь этой фразы, но режиссёр обозначил не уход великой эпохи, а скорее её похороны.
Первая мысль, которая возникает у зрителя этого спектакля, скорее всего о том, зачем режиссёру понадобилось ставить столь длинное, подробное действие? Вторая мысль начинает одолевать ещё по окончании первой части спектакля, становится жалко себя «любимого», за то, что ещё смотреть и смотреть… А вот третья мысль, ради чего, думаю, Алексей Бородин и задумывал это эпическое действие приходит уже после спектакля, когда ты сидишь дома и перелистываешь в памяти минуты вчерашнего дня и… «Эврика»! Чего-то остро недостаёт, то ли мир сходит сума, то ли ты за ним не успеваешь. Странное чувство возникает, когда стирается грань между театром и жизнью, когда актёры на сцене перестают быть актёрами. Давно ли всё погибло? Давно ли дамы сменили кринолин на мини-юбки?
Конечно, дабы не запугивать потенциальных зрителей, сразу же оговорюсь, все три части постановки в один день показываться не будут, скорее зритель увидит три части в поочерёдности, но не в этом суть. «Берег Утопии» Тома Стоппарда представляет собой взгляд английского драматурга на русскую культуру XIX века. Виссарион Белинский, Иван Тургенев, Александр Герцен, Николай Станкевич, Пётр Чаадаев, Николай Огарёв оказываются в центре пространства трилогии Стоппарда. Драматург рассматривает жизнь русской интеллигенции в период с 1833 года по 1853 г. Начинается действие в уютном поместье семьи Бакуниных в Прямухино, заканчивается в Лондоне, место на тот исторический период укрытия политических эмигрантов после многочисленных революционных переворотов. За двадцать лет герои сильно меняются, меняются их взгляды, идеалы, жизнь, и так мало времени потребовалось, чтобы изменилась и их культура, а значит и наша. Когда спектакль родился на сцене РАМТа, многие критики первым делом обратили внимание на сам взгляд иностранного драматурга на русскую культуру, и именно на её золотой век. Мне же более важным представляется сам факт постановки трилогии Алексеем Бородиным на сцене своего театра. Спектакль появился как нельзя вовремя, а потому получился удивительно современным, даже, скорее, актуальным. Он более важен с позиции появления в репертуаре современного русского театра. Год назад Кама Гинкас поставил спектакль «Нелепая поэмка» в МТЮЗе, который имел схожую со спектаклем Бородина художественную ценность. Важность этих спектаклей заключается в удивительном сходстве театрального вымысла с действительностью, при видимой формальной разнице времён. Эпохи, удивительным образом похожи друг на друга, только одна отражает другую.
Главным героем Бородин сделал не отдельно взятую личность, хотя в первой части спектакля большое внимание уделялось фигуре Виссариона Белинского – Александр Редько. Нервный, порывистый, пылкий, временами даже смешон… Таким увидел современный зритель идеалиста Белинского. Беспорядочные разговоры о философии, споры с друзьями о будущем России – всё казалось карикатурным, будто общество только и живёт одними разговорами и анализами происходящего. Но одновременно с этим, Белинский – Редько был наивным и в этой наивности страстным, убеждённым идеалистом. Классики здесь предстают не только как великие умы и авторы фундаментальных трудов, но и просто как обычные люди, прежде всего. В семействе Бакуниных сёстры не устают обсуждать подходящего кавалера на роль будущего мужа. Белинский наряду с философскими высказываниями и теориями, крутит роман со своей любовницей. Герцен предстаёт как добросовестный семьянин, в доме которого шумно и весело проводятся праздники, собираются гости, играют дети, суетится любимая жена Натали Герцен – Нелли Уварова. Натали из ветреной красотки, любимицы светского общества превращается в заботливую жену и гостеприимную хозяйку.
После смерти Белинского внимание драматурга было отдано Александру Герцену – Илья Исаев, что ожидаемо, и его семейству. На протяжении последующих двух частей спектакля взгляды Герцена меняются, а его идеалы терпят крах… Под конец спектакля пылкий революционер, превратившись в угрюмого старика, устало сидит в любимом кресле, понуро опустив седую голову. Взгляд неподвижно устремлён в одну точку. Герой будто пытается найти ошибку своих идейных взглядов, подвох, в чём же он просчитался, в чём же все обманулись, мечтая о настоящей Утопии? Практика показала, что сила важнее любых утопических теорий. Кто-то принял правила новой игры, в которой не оказалось победителей, как показывает время, кто-то нет. Главный герой спектакля – интеллигенция, странное поколение, почитающее нравственность выше материальных благ. Следует заметить, что спектакль заканчивается там, где сила интеллигенции, её взгляды, мечты о прекрасной жизни терпят крах, и рождается фраза, сохранившая свою актуальность и по сей день – «интеллигент вшивый». По-другому уже не будет. Поэтому режиссёр так подробно, во всех красках рисует жизнь русской интеллигенции, русской культуры. Перечислять персонажей спектакля не имеет смысла, подобно Льву Толстому, написавшему «Войну и мир», Бородин поставил эпический спектакль, темой которого стало вымирание давно забытого главного. Зачем и для чего нужно было ставить такого масштаба действие? На этот вопрос, как предполагается, каждый ответит сам для себя. Возможно, именно так можно понять значение любой эпохи. Каждая картина действа становится оправданной в глазах современного зрителя – эта эпоха странных дядь и тёть, изъясняющихся философскими терминами, уже никогда не вернётся.
Под конец спектакля, на сцене неожиданно появляется маленькая девочка в кругу семьи Герцена, то ли племянница чья-то, то ли подружка подрастающих внуков хозяина гостеприимного дома. А отличается эта девочка от остальных героев всего лишь своим видом, причём сами они реагируют на это вполне естественно, равнодушно. Синие джинсы, украшенные внизу, по краям бахромой, яркая кофточка, на которой что-то поблёскивает – будто героиня сошла на сцену прямо из зрительного зала. По началу, не покидала мысль, что её просто забыли переодеть. Среди атласных фраков, лаковых тростей, цилиндров, пышных платьев, чепчиков и кружев появляется абсолютно современная нам девочка и чуждая по духу времени остальным героям. Этот персонаж, введённый режиссёром в пространство спектакля, является связующим звеном между театральной условностью и реальной жизнью. Идея сближения современной эпохи и происходящего на сцене пронизывает весь спектакль. И появление маленькой девочки - яркий акцент, связующий прошлое и настоящие.
Несмотря на многолюдность спектакля, декорации меняются часто, при этом, не теряется ощущение безграничного пространства и воздушности. Необычная декорация - художник Станислав Бенедиктов - перекрывает почти весь партер. Тяжёлые деревянные брусья смотрят прямо на зрителя, их острый угол будто разрезает сценическое пространство, разрушая пресловутую четвёртую стену, тем самым, нарушая спокойствие зрителя. Отсутствие четвёртой стены, как это ни странно, сегодня совершенно не выглядит новаторством, даже наоборот - необходимым условием, помогающем транслировать идею, мысли и слово режиссёра. Скорее только так он может быть услышан.
«Берег Утопии» - это спектакль боль. После целого дня, проведённого в театре можно найти только один ответ на вопрос «Зачем?» - ярко-выраженное личное отношение к происходящему. Скорее это больше похоже на поступок, нежели на рядовой спектакль, поставленный по пьесе модного драматурга. Наверное, необходимо было выговориться – и пусть это будет так долго, порой слишком затянуто и, вроде бы, об одном и том же на протяжении всех трёх частей, но тема личной боли слышна отчётливо. Можно только надеяться на колесо истории, и что наступит всё-таки берег Утопии, о котором так мечтали герои.
Получились два похожих портрета эпохи, только написаны они разными красками.
Многочисленные отрицательные отклики критиков об этой книге, почти уничтожили «Уходящую натуру».
Я читала эту книгу, правда, давно, лет 5 назад. И я помню то впечатление, которое она оставила. При всей интеллигентности изложения Смелянского я подумала, каким же грязным может быть театр... Haker пишет:
цитата:
первой части спектакля большое внимание уделялось фигуре Виссариона Белинского – Александр Редько.
Кем Евгений Николаевич только не становится! То был Николаем, теперь - Александр...
Пост N: 78
Зарегистрирован: 11.05.06
Откуда: Остров Русь, Москва
Отправлено: 19.01.08 21:35. Заголовок: Может быть, я пропус..
Может быть, я пропустила эту статью здесь, на форуме. Но в данной темке ее определенно нет.
Читать надо весь материал (интересно!) , но сюда я перепощу, с вашего соизволения, следующую подборку цитат:
Литературный критик Виссарион Белинский
* "Не в парламент пошел бы освобожденный русский народ, а в кабак побежал бы пить вино, бить стекла и вешать дворян".
* "Для меня думать, чувствовать, понимать и страдать - одно и то же".
* "Во мне развивалась какая-то дикая, бешеная, фанатическая любовь к свободе и независимости личности, которая возможна только при обществе, основанном на правде и доблести. Безумная жажда любви все больше пожирает мою внутренность..."
* "Мишель Бакунин... решил, что я пошляк, по моему выражению "спать с женою"; то идеальность скопца".
Актер Евгений Редько (Белинский)
* Белинский стал для меня адвокатом. Он же был порывистый, как я, даже еще хуже. Он меня оправдывает.
* На Западе люди ходят на "Берег утопии" не потому, что это русская экзотика. Они не такие тупые, как мы думаем! Смотрят не на экзотику, а на живые чувства.
* Россия - это территория, на которой никогда ничего не меняется. Вечное холопство. Не понимаю, как так может быть. Большинство людей не думает - просто отказывается это делать!
* Белинский стал для меня адвокатом. Он же был порывистый, как я, даже еще хуже. Он меня оправдывает.
А вот это точно!!!! Наверное, актёр в персонаже ищет своё , и это прекрасно, когда личности совпадают. Только вот Белинский был невероятно застенчивым человеком, не любил шумных обществ, приёмов и раутов. Мало того, очень стеснялся жещин. Герцен описал историю как один из друзей повёз его к какой-то светской даме, и по дороге Белинский спрыгнул из коляски и пустился бежать. Но приятель поймал его и зашиворот потащил в гости. Мне кажется, артист Редько более общительный человек. Мне кажется, у него много друзей, которые его любят и ценят. Или я ошибаюсь? Гостья пишет:
цитата:
* Россия - это территория, на которой никогда ничего не меняется. Вечное холопство. Не понимаю, как так может быть. Большинство людей не думает - просто отказывается это делать!
Вот с этим согласна на все 200%. Ничего не меняется.... никакой президент, никакая демократия не может изменить внутреннего состояния человека, а вечное холопство у нас в крови... или вечное стремление просто выжить. А выжить легче не думая. Как инфузория.
ИСКАТЕЛИ ПРИКЛЮЧЕНИЙ ИСТОРИЯ КОМПАНИИ ДРУЗЕЙ – БАКУНИНА, СТАНКЕВИЧА, БЕЛИНСКОГО, ТУРГЕНЕВА, ОГАРЕВА И ГЕРЦЕНА, – ОКАЗАЛАСЬ УВЛЕКАТЕЛЬНОЙ Текст: Елена Груева, Фото: Владимир Луповской Москва года два готовилась к премьере трилогии самого известного современного английского драматурга Тома Стоппарда о нашей отечественной истории под названием «Берег Утопии». Автор наведывался регулярно, перевод всех трех пьес на русский язык братьев Островских вышел отдельным изданием. Но главное, конечно, Российский Молодежный театр все это время готовил для нас десятичасовй марафон: три полновесных спектакля подряд в один день. Высмотреть-то столько трудно, а каково актерам сыграть? Пришедшие на премьеру готовились к испытаниям. Однако оказалось, что никакого особого терпения не потребовалось.
История одной компании друзей – Бакунина, Станкевича, Белинского, Тургенева, Огарева и Герцена, – проживающей на наших глазах лет тридцать пять, оказалась весьма увлекательной. Режиссер Алексей Бородин поставил спектакль именно о людях, их страстях, их упованиях, их слабостях и неразрывных, почти братских узах. Их грезы о всечеловеческом счастье, их попытки устроить рай на земле – вовсе не главная их утопия. Их всех с юности опьянила утопия о самих себе, как о вершителях судеб и носителях истины. Нескорая утрата этой иллюзии – самая тяжкое разочарование героев спектакля. Ирония рождается из постоянного сопоставления высоких помыслов о судьбах мира и неумения справляться с домашними неурядицами.
Это ирония судьбы, а не насмешка автора и режиссера. Театр не сомневается в чистоте и искренности этих помыслов, а потому все герои театром любимы. Даже до старости барчук Миша Бакунин (Степан Морозов), из которого многочисленные сестры создали в юности себе кумира, и который так и привык всю жизнь воспринимать себя как дар небес. Даже Виссарион Белинский (прекрасная роль Евгения Редько), закомплексованный, считающий копейки недоученный бедняк среди благополучных друзей, издерганный и зажатый, способный в присутствии дамы сердца только стулья ронять. Настоящий роман он крутит с литературой, и только с ней он блистателен, победителен, страстен и повелительно капризен. Что уж говорить о тонком знатоке женских сердец Иване Тургеневе (Алексей Мясников), всю жизнь пролюбившем Виардо вприглядку. А поборник абсолютной свободы Герцен (Илья Исаев) так и не смог дать ощущение свободы своим домашним.
Спектакль «Берег Утопии» пока не ровен, порой говорлив и чуть суетлив. Но он как-то умно лишен пафоса и полон человечности. Ради этого стоит потратить день. И потом, десять часов в театре – это же настоящее приключение.
Наталья Старосельская "Мы – не врачи..." Трилогия Тома Стоппарда в Москве
В "Исповеди сына века" Альфреда Мюссе есть строки, заставляющие испытывать какую-то удивительную муку, когда читаешь их:
Три стихии делили между собой жизнь, расстилавшуюся перед юношами: за ними навсегда разрушенное прошедшее, перед ними заря безграничного небосклона, первые лучи будущего, и между этих двух миров нечто, подобное океану, отделяющему старый мир от Америки; не знаю, что-то неопределенное и зыбкое, море тинистое и грозящее кораблекрушениями… настоящий век, наш век одним словом, который отделяет прошедшее от будущего, который ни то ни другое и походит на то и другое вместе, где на каждом шагу недоумеваешь, идешь ли по семенам или по праху.
И им оставалось только настоящее, дух века, ангел сумерек, не день и не ночь; они нашли его сидящим на мешке с костями, закутанным в плащ себялюбия и дрожащим от холода… О, народы будущих веков! …когда, стирая с мирного чела священный пот, вы будете покоить взгляд на беспредельном небосклоне и вспомните о нас, которых уже не будет более, - скажите себе, что дорого купили мы вам будущий покой; пожалейте нас больше, чем всех ваших предков. У них было много горя, которое делало их достойными сострадания; у нас не было того, что их утешало.
А почти два десятилетия спустя, в 1854 году, в предисловии к первому изданию "Тюрьмы и ссылки" А.И. Герцен писал: "Цепкая живучесть человека более всего видна в невероятной силе рассеяния и себяоглушения. Сегодня пусто, вчера страшно, завтра безразлично; человек рассеивается, перебирая давно прошедшее, играя на собственном кладбище". И эти слова тоже мучительны и горьки, ибо имеют к нам самое непосредственное отношение.
Знает ли эти строки Мюссе, эти слова русского писателя, философа, публициста сэр Том Стоппард? Скорее всего, знает. А вспоминал ли он их, задумывая свою драматургическую трилогию "Берег утопии"? Если нет - какие же фантастические сопоставления, соединения управляют нашим миром!.. Не говоря уже о том, чтó впрямую или почти впрямую перешло из приведенных цитат в эстетический ряд трилогии: кораблекрушение, чувство недоумения от того, что идешь одновременно по семенам и по праху, плащ себялюбия, жажда себяоглушения, игры на собственном кладбище...
Вот уж поистине, как говорил старец Зосима в романе "Братья Карамазовы", "...все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь - в другом конце мира отдается".
Великая, спасительная мировая классика, что бы мы делали без тебя? Где нашли бы слова для выражения того, что чувствуем?..
Том Стоппард написал свою трилогию о русской истории. Крупнейшего из ныне живущих английского драматурга в первую очередь интересовало, каким образом повлияла на мир, "заразила" его загадочная философия этих загадочных русских, оказавшихся на иных берегах, вдалеке от своей отчизны, а потом, во вторую очередь, - что за людьми они были, как жили, чем жили в странах, по которым их разметало? Что заставляло их упорно думать о судьбе своей родины в то время, как окружала их уже совсем иная реальность?..
Трилогия "Берег утопии", переведенная на русский язык А. и С. Островскими, вряд ли может стать увлекательным чтением - в ней много забавного с точки зрения людей, проживших всю жизнь в этой стране и изучавших родную историю так, как нам ее преподавали в школах и институтах. Но чтение это, несомненно, весьма поучительное, потому что слишком много воды утекло и сегодня мы способны по-иному оценить свои прежние знания, пропустив их через собственный опыт. Вот только для этого надо перечитать очень и очень многое - а это, к сожалению, уже не для тех, кого мы числим в молодых и кому едва ли не в первую очередь адресована трилогия Стоппарда. Они, скорее всего, ограничатся бескрайними возможностями Интернета и постараются (самые любознательные из них!) узнать обо всем вкратце.
Вкратце же - не получится. По крайней мере, у тех, кого судьба приведет в Российский молодежный театр на спектакли Алексея Бородина по трилогии "Берег утопии", идущие один за другим на протяжении целого дня.
И здесь мы невольно сталкиваемся с явлением поистине феноменальным.
Том Стоппард взглянул на загадочную и непостижимую Россию и ее лучших представителей со своего берега, чтобы констатировать с восхищением и печалью: они были прекрасными идеалистами, эти философы, писатели, общественные деятели, борцы с несправедливостью, находящиеся в изгнании. Они были именно такими, как сказал о своем поколении Александр Иванович Герцен: "Мы вовсе не врачи - мы боль; что выйдет из нашего кряхтения и стона, мы не знаем, - но боль заявлена".
Русский режиссер Алексей Бородин (по иронии судьбы родившийся и выросший тоже в изгнании - в Шанхае) посмотрел на сюжеты и коллизии с нашего берега. Он ставил свою трилогию о русских революционерах и доставшемся на их долю времени с точки зрения дня сегодняшнего, но и под неотменимым никакими новыми веяниями грузом того опыта, что уже неотделим от нас, впитавших воззрения Белинского, Герцена, Чернышевского с младых ногтей. И как бы ни относились мы к этим воззрениям в начале ХХI столетия, как бы их ни пересматривали, ни пытались подменить, деться от них мы уже никуда не можем. И именно поэтому театральная интерпретация отличается от литературной трилогии порой едва заметно, а порой - разительно.
Отличается тем, что Стоппард писал "о них", а Бородин поставил спектакль "о нас". Впрочем, все настоящее, будь то литература или театр, мы привыкли соотносить с собой - так, во всяком случае, мы прочитали и увидели в свое время в театре "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" и "Аркадию" Тома Стоппарда, нимало не задумываясь, идет ли речь об англичанах или о русских, занятые куда более важными, общечеловеческими проблемами. Тем паче что Стоппард был всерьез увлечен персонажами своей трилогии с той давней поры, когда прочитал знаменитое эссе философа Исайи Берлина о русских мыслителях. Может быть, одной из главных причин его увлечения стала убежденность в том, что писатель должен жить и творить там, где родился. Неслучайно Белинский в "Береге Утопии" говорит в ответ на уговоры друзей остаться за границей: "Таких, как я - писателей, критиков, - здесь, за границей, пруд пруди. А каждое мое слово в России отзывается стотысячным эхом! В России каждое мое слово значимо, как никогда ни в одной другой стране мира. Если бы на Западе писатели знали, как к ним относятся в России, то все бы давно уехали туда".
До недавнего еще времени так оно и было, и именно в этом была трагедия тех, кто вынужден был по разным причинам покинуть страну и уехать на Запад. Сегодня, пожалуй, лишь память осталась о тех временах - и то не у молодого поколения... И потому как для Тома Стоппарда, так и для Алексея Бородина чрезвычайно важно было вернуть домой, в Россию, не только основательно подзабытые имена, но и мысли и чувства этих людей - не забронзовевших мыслителей из школьных учебников, а живых людей, которые страдали, мучились, пытаясь хоть что-то сделать для будущего своей страны.
Для Алексея Бородина - и это представляется невероятно важным! - постановка "Берега Утопии" стала ответом времени всеобщего оболванивания, яростью противостояния безмыслию и поверхностности всех и во всем. Потому и становится в спектакле столь сильным и эмоционально насыщенным образ Рыжего Кота - не просто смуты, анархии, разгула, а того, что конкретно происходит сегодня на улицах наших городов, что захватывает молодое поколение призраком свободы и свободомыслия.
Это спектакль-поступок, спектакль - вклад в будущее, может быть, такой же идеалистический, как и поиски Герцена, Огарева, Белинского. Но ведь ничто не проходит бесследно в нашем мире. Рано или поздно (скорее, поздно!), но наступает понимание, приходит прозрение и начинается некий новый отсчет времени. На это надеялись они, наши прекрасные предки. На это надеется Алексей Бородин и заражает своей надеждой тех зрителей, кто воспринимает его спектакль как мучительное и необходимое очищение.
Глубокий и вдумчивый режиссер, Алексей Бородин в этой постановке оказался на удивление свободным - возникает такое ощущение, что он вложил в "Берег Утопии" собственные иллюзии, надежды, воззрения, словно повествовал о собственной жизни. Казалось бы, при философской нагруженности материала, при той необходимости душевных затрат, которую все мы неизбежно переживаем на спектакле, уже не до яркой театральности, но она живет и дышит в "Береге Утопии" отнюдь не только в те моменты, когда мы умиляемся семейной атмосфере усадьбы Бакуниных или посмеиваемся над нелепым, неуклюжим, пасмурным Виссарионом Белинским (в этой роли хорошо знакомый, очень интересный артист Евгений Редько предстал блистательным мастером), хохочем над славянофилом Константином Аксаковым (Александр Пахомов), явившимся к Герцену в вышитой рубахе, поражаемся неизменности характера вечного авантюриста Михаила Бакунина, превосходно сыгранного Степаном Морозовым, который словно из какого-то небытия попадает в дом Герцена с бодрым вопросом: "Когда следующая революция?" Поистине высокая театральность пронизывает все три спектакля, благодаря замечательной сценографии Станислава Бенедиктова, музыке Натали Плэже, работе художника по свету Андрея Изотова, режиссера по пластике Андрея Рыклина, балетмейстера Ларисы Исаковой; она правит бал в моменты той нежной, светлой и грустной лирики, которая возникает в финалах каждой из частей трилогии: продленное прощание с Любовью Бакуниной (Ирина Таранник), гром, раскаты которого внезапно слышит глухонемой сын Герцена Коля (Артемий Подобед), и, конечно, звон колокола, которым начинается и завершается этот удивительный спектакль...
"Берег Утопии" дарит какой-то поразительный объем восприятия - мы не просто узнаем нечто очень важное об этих людях, об их судьбах, сомнениях, размышлениях, а получаем возможность вспомнить то, что знали когда-то да позабыли: цитаты из "Литературных мечтаний" Белинского, писем Герцена, Огарева, Тургенева, страницы "Былого и дум" - в юности мы прочитывали все это зашоренными учебными программами глазами и уже никогда не возвращались (за редким исключением) к этим людям и их мыслям в зрелом возрасте. Мы приучились воспринимать их как оголтелых революционеров, которые, в соответствии с популярной некогда песней, будили друг друга, добудившись, в конце концов, до Ленина. А они были совсем другими.
Они мнили себя врачами, а оказались болью - острой, затяжной, перешедшей по наследству ко многим и многим поколениям, родившимся и выросшим в этой стране, в России, Советском Союзе, России.
Разочарование в идеалах Французской революции, на которую так уповали русские идеалисты, дано в спектакле без нажима, без акцентировки - почти пластически, когда под звуки "Марсельезы", то призывно-громкие, то словно затухающие, мы воспринимаем происходящее, опираясь на весь свой опыт, от которого никуда уже не деться. Также без нажима даны и те моменты отечественной истории, которые хорошо известны нам по учебникам, по книгам и статьям тех, кто так рвался быть исцелителем, а остался в памяти болью...
Мы можем с улыбкой слушать признания «неистового Виссариона»: "Только литература может вернуть нам достоинство", "Меня книга не под локоток берет, а за горло хватает", - и думать при этом о том, что вот так и жили мы свои жизни, осознавая национальное достоинство благодаря книгам, хватавшим нас за горло и не дававшим свободно дышать. И куда это ушло? И не потому ли перестали мы ощущать чувство собственного, а затем и национального достоинства - что ушло? Утратив высокий идеализм и способность к нему, мы слишком многое потеряли. Обретем ли когда-нибудь вновь?..
В "Береге Утопии" мы столкнулись с живыми людьми, а не с ходячими схемами - глубина мысли и чувства, философские прозрения, горечь осознания и страстные попытки непременно что-то сделать, хоть в чем-то изменить эту жестокую и равнодушную действительность "пропущены" через души артистов сильно и горячо. Они замечательно существуют в этом спектакле - Илья Исаев (Герцен), Алексей Розин (Огарев), Виктор Цымбал (Александр Бакунин), Анна Ковалева, вчерашняя выпускница РАТИ, а сегодня уже яркая и интересная актриса (Варенька Бакунина), Дарья Семенова (Татьяна Бакунина), Александр Устюгов (Тургенев), Рамиля Искандер (Натали Тучкова, сыгранная молодой актрисой поистине виртуозно)...
Благодаря им, артистам РАМТа, спектакль "Берег Утопии", если воспользоваться словами Белинского, "не под локоток берет, а за горло хватает", заставляя глубоко и искренне проникнуться словами Александра Ивановича Герцена: "Сегодня пусто, вчера страшно, завтра безразлично..." Хотим ли мы прожить так наши жизни, отдавая себе отчет в том, что за нами поднимаются следующие поколения, наши дети и внуки, у которых неизбежно наступит свое "вчера, сегодня, завтра"? И мы в ответе за их жизнь, даже если и осознаем, что мы - не врачи. Мы - боль...
Пост N: 232
Зарегистрирован: 09.04.07
Откуда: Россия, Москва
Отправлено: 19.02.09 08:36. Заголовок: Уже размещенная ране..
Уже размещенная ранее , глава из книги Анастасии Ивановой Портрет Актера о Белинском "Человек без маски", в немного сокращенном варианте, вышла во вчерашнем номере журнала Планета Красота!
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 434
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Страница Е.Редько
И на буклеты цены скинули: я покупала не за 500 рублей, а за 300. И много чего интересного вычитала. Но театру же надо покрывать затраты! Он не настолько коммерчески успешен, как МХТ, я думаю, и РАМТ шел на огромный риск, не только творческий, но и финансовый. Поэтому такие придирки... 
Я не видела в своей жизни театра, настолько обращенного к публике, идущего ей на встречу, как РАМТ. Поэтому мне просто больно читать такие рассуждения. Простите за оффтоп. 
, но сюда я перепощу, с вашего соизволения, следующую подборку цитат: 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
