Да простит меня
Quatre 
, выкладываю статью,отдавая должное ее занятости.
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО АКТЕР
Герой и Лицедей
В театре всегда особо ценилась в актере верность и преданность стенам, дому. Сегодня, когда так много соблазнов антрепризой, сериалами, проектами, эти качества особенно в цене. Евгений Редько может служить примером того, как сосредоточенно, несуетно служит РАМТу, где им сыграны самые разные роли. Об этом широком диапазоне актерских возможностей, способности к подлинному перевоплощению, как в комедии,
так и в драме, размышляет молодой критик
Если закрыть глаза и вообразить рыцарей из средневековых французских легенд, венецианских или флорентийских юношей с полотен эпохи Возрождения, героев Гете или Шиллера, сквозь все эти лица отчетливо проступит облик Евгения Редько.
Казалось бы, внешние данные должны были закрепить за актером амплуа романтического героя, злодея или героя-неврастеника, тем самым надолго обеспечив его обширным репертуаром: от Жадова и Самозванца до Треплева и Зилова (не говоря уже о западной драматургии!). Однако творческий путь Е. Редько оказался гораздо более извилистым и менее предсказуемым: после его дипломной работы (ГИТИС, курс А. Бородина) в спектакле “Приключения Гогенштауфена” (1987) стала очевидной другая сторона его актерской индивидуальности — способность создания острохарактерных образов.
Склонность актера к яркой форме на какое-то время затмила возможности, связанные с его “героической” фактурой, и многократно использовалась режиссерами. В зрительской памяти оставались в основном фарсовые интермедии в его исполнении (мистеры ААА, ИИИ, ЫЫЫ из “Марсианских хроник, 1999).Однако в лучших спектаклях становилось очевидным умение Евгения Редько балансировать на тонкой грани, отделяющей театр — от шоу; грани, которую можно назвать высокой клоунадой.
Так, Аристарх Доминикович (“Самоубийца”, 2006) предстает перед зрителем не просто типажом, но фигурой одновременно трагической и комической, временами почти зловещей. В роли, построенной на эксцентрике, торжестве пластики и динамичных переходах от жесткого гротеска к откровенной буффонаде, актеру удалось создать характер персонажа без использования грубого шаржа. А о гоцциевской королеве Тартальоне (“Зеленая птичка”, 1997) в прессе писали, что “такой персонаж вызвал бы одобрение и самого безумно требовательного Евгения Багратионовича Вахтангова...”.
Еще в студенческих “Приключениях Гогенштауфена” проявилась любовь актера к фантазиям и изобретательству, заметная в последующих работах Редько. Способность к созданию объемных образов в любой, даже незначительной роли вызывает восхищение. Актеру достаточно одной реплики, интонации, жеста, другого локального “сценического повода”, чтобы силами собственного воображения, буквально из ничего “вылепить” яркий запоминающийся персонаж, с внятной историей и выпуклым характером — вторым планом, о котором автор и не помышлял, отводя своему персонажу второстепенное место.
Из “жеста” рождались и пластикой “говорящего тела” утверждались Дьявол с мехами (“Любовь к трем апельсинам”, 1988) и эрдмановский Аристарх Доминикович. Лейтмотивом же чеховского Епиходова актер, кажется, избрал реплику Шарлотты Ивановны: “Ты, Епиходов, очень умный человек и очень страшный”. В этом “Вишневом саде” (2004) именно ум героя становится причиной его трагедии.
Шут от природы, он появляется на сцене добрым светлым “недотепой”. Однако наступает момент, когда шутовство становится препятствием. Поначалу Епиходов еще пытается что-то предпринять, чтобы хоть как-то соответствовать новому идеалу Дуняши (бесформенное пальто сменяется элегантным белым костюмом, добродушие — серьезностью; бессвязные реплики с новыми интонациями начинают казаться полными скрытого жесткого остроумия). Но она, увлеченная лакеем-франтом, не замечает изменений. Для нее Епиходов — прежний, домашний клоун. Однако клоун больше не желает быть клоуном, но в то же время осознает, что не быть им, выглядеть обычным человеком он не может. Потому и решает сделать шутовство своей постоянной маской. Новый смысл обретают последние слова (“теперь я знаю, что мне делать с моим револьвером”) — застрелиться этот Семен Пантелеевич, конечно, не застрелится, но в некотором смысле покончит с собой — на сцене прежний Епиходов уже не появится.
В следующей картине лицо его страшно, мимика неестественна, жутковата игра глазами и парадоксально спокоен голос. Епиходов откровенно театрален, играет реакции, которые от него ждет собеседник, но — жирными мазками, шаржированно, укрупненно. Постоянно играть озлобленного на весь мир шута — испытание не из легких. И к последнему действию Епиходов окончательно ожесточается. Напряженный, сутулый, насупленный, с мрачным взглядом исподлобья, бросаемым по углам, черной птицей кружит он по дому. Как некая темная мрачная сила, не зависящая от воли людской; как рок или фатум, сгубивший этих милых добрых людей
…Но подобная роль слишком значительна для озлобленного, заигравшегося шута. Совсем не той фигурой, что хотел, останется Епиходов в памяти. Не Черным Шутом, режиссером жизни мелких, не оценивших его людишек, а жалким фигляром, нашедшим доброго господина, готового бросить ему кусок хлеба (управление купленным имением)… И вот Епиходов — наводящий прежде своим видом почти мистический ужас — раболепно обмахивает полями шляпы брюки и ботинки господина Лопахина, словно послушный пес, следует за ним по пятам… Или это новая игра?..
К счастью, буффонада, эксцентрика и гротеск не стали единственными красками в актерской палитре Евгения Редько. Наступил момент, когда актер получил возможность вернуться к своему “исконному” амплуа и, уже больше доверяясь автору, чем собственной фантазии (благо персонажи из второстепенных стали центральными), воплотил на разных сценах и Юшу Цыплунова — почти героя-неврастеника (“Богатые невесты”, 1993), и рыцаря Бертрана из красивой средневековой легенды (“Принцесса Греза”, 1996), и романтического героя — простака и поэта Ансельма (“Золотой горшок”, 1998)…
Наверное, единственной ролью, способной примирить столь разные грани таланта актера и объединить искрящееся весельем лицедейство с героикой (отдельными ее чертами), могла стать роль Фигаро — неунывающего поэта-неудачника. Однако спектакль (“Севильский цирюльник”, 2000), решенный в карнавально-игровой форме, не оставил лирике и философии ни малейшего шанса пробиться на сцену, отчего образ Фигаро, несомненно, должен был пострадать…
Не пострадал. Слишком схожи были темпераменты героя и исполнителя. Для них обоих яркая театральная форма, постоянное погружение в игровую стихию естественны, как воздух. С их появлением на сцене словно повышался накал и “градус” спектакля, менялась его скорость, и Бомарше пришлось вновь смириться с мыслью, что “три четверти успеха и торжества достались на долю мошенника-актера”!..
Блестящее остроумие и вездесущность — два качества, которые стали определяющими для Фигаро Евгения Редько. Его Фигаро — единственный, кто подхватывает и отыгрывает каждую реплику (не только те, что предназначены для этого автором), каждый намек собеседника, порой так их интерпретируя, что сам пугается получившегося смысла (чего стоит только чтение им письма, брошенного Розиной графу, или диалог с Розиной о достоинствах и недостатках Линдора). Гибкость и пластика цирюльника в спектакле, казалось, не знали предела: он способен был залезть в любое окно или люк, крошечную щель, пролезть в которую было в принципе невозможно.
Редько Фигаро был весел и задирист, но порой во взгляде проявлялась усталость от навязанной роли, от глупости и медлительности тех, чьи дела он устраивал. Он терпел все нападки, остроумно отражал их, но иногда — не выдерживал. В нем просыпалась дремавшая, заглушаемая до времени Гордость, и тогда со словами “ищите себе обезьяну с руками” и размеренностью движений английского дворецкого медленно и с достоинством подходил к люку, не торопясь, разжимал пальцы, наблюдал, как падает бритвенный прибор, столь же медленно и с тем же достоинством разворачивался и готовился покинуть эту “клиентуру”…
После “Севильского цирюльника” шла подготовка к спектаклю “Лоренцаччо” (2001). И потому закономерным кажется появление именно такого Фигаро, одержимого безумным весельем, фонтанирующего энергией. Актер, словно специально, все философские и лирические размышления и настроения своего цирюльника оставлял в стороне, словно “придерживая” их для следующего образа. Казалось, через Фигаро он выплескивал из себя всю радость, все счастье, все полноту жизни — до последней капли, чтобы прийти к первой сцене “Лоренцаччо” столь же внутренне опустошенным, каким появляется в ней сам Лоренцо Медичи…
Во французской традиции создания этого образа было два направления: женщины-актрисы (до середины XX века именно им доверяли играть героя) создавали более всего Лоренцаччо и менее всего — Лоренцо; среди мужчин-актеров картина была обратной. В Лоренцо Медичи, каким являл его Евгений Редько, было даже не две ипостаси. Двойственностью собственного существования болен был один лишь Лоренцо, маска же Лоренцаччо распадалась на тысячи личин, тысячи зеркальных кусочков, которые герой — подобно герою, попавшему в Магический театр, — уже не мог собрать воедино. Зато самому актеру непостижимым образом это удавалось: на сцене никогда не было только Лоренцаччо или только Лоренцо — за одним обязательно проступали очертания другого.
…Играть человека, играющего роль человека, который, в свою очередь, играет множество людей… Лоренцо не понимал, как мог сохранить рассудок Брут, столь долго претворяющийся помешанным. Как смог Евгений Редько, одну за другой меняющий маски на лице лицедея Лоренцаччо, сохранить подобную цельность образа Лоренцо? Всю страстность, боль, каждый нерв этой мятущейся натуры, сжигаемой постоянным внутренним огнем, раздираемой противоречиями, какие, кажется, не в силах вынести человек…
Жив Лоренцо одним стремлением к мести. Cтрасть настолько сильна в нем, что одна только мысль об убийстве зажигает дьявольски-веселым огнем глаза. Одна репетиция убийства (фехтование со Скоронконколо) придает его анемичным движениям живость. Но всплеск жизни приводит его к состоянию бредовой восторженности, затем — к полной опустошенности. Гремучая смесь злости и раздражения с мрачной удовлетворенностью и циничной иронией вдруг прорвется в судорожном, иступленном смехе человека, не умеющего смеяться…
“Только побежденный может быть человеком с сердцем и умом”, — писал Альфред де Мюссе. Когда осознав, что не в состоянии снять с себя маску, Лоренцо признал себя побежденным Лоренцаччо и со спокойной улыбкой пошел на смерть, маска сама слетела с него. Слетела, навсегда оставив в памяти зрителей не образ порочного убийцы, а “человека с сердцем и умом” — Ренцо, “чья юность была зарей восходящего светила”…
Спектаклем “Лоренцаччо” уходящий век словно прощался с романтикой, оставляя нас один на один со временем без героя. Актер, тем временем, прощался с Героями (“родное” амплуа вновь уходило), которые “истончались” на наших глазах. И если Ганя (“Идиот”, 2004) еще был “травестией” Лоренцо и “обыкновенным человеком” (в жадовском смысле), то шут Епиходов начинал вновь “разворачивать” Евгения Редько к характерным и нуждающимся в фантазийном наполнении ролям, приведя его через выразительную отточенную зарисовку образа Диксона (“Инь и Ян”, 2005) к зловещему гротеску Аристарха Доминиковича.
По слова Мейерхольда, “актер, играющий умирающего Гамлета или Бориса Годунова, должен трепетать от радости. Его артистический подъем даст ему тот внутренний вольтаж, то напряжение, которое заставит светиться все его краски”. На лучших спектаклях Евгения Редько этот свет ощущается почти физически.
Анастасия Иванова,
студентка 3 курса театроведческого факультета РАТИ (ГИТИСа),
руководитель курса Б. Любимов
Евгений Редько:
— Существует ли для Вас проблема перехода к возрастным ролям?
— Пока, видимо, нет. В РАМТе был спектакль — “Марсианские хроники”, где мне пришлось сыграть нескольких людей, очень разных по возрасту: и юного человека, и очень взрослого, и человека без возраста — Марсианина. Вопрос о трудности возрастного перехода не возникал. Известно, что труднее всего “попасть” в живого, реального человека с его характером, жизненным грузом. Груз — не от прожитых лет, а от нахлынувших проблем, от трагедии или — от радости.
В институте играл Скупого, у которого с возрастом — как известно — были “серьезные проблемы”. В те же годы играл мальчишку в спектакле американцев “Том Сойер”. Играл очень долго, три поколения студентов моего мастера сменились в спектакле (а это 12 лет!) Я попробовал намекнуть, что пора бы наметить на эту роль кого-нибудь с нового курса, чем очень удивил своего мастера. Он сказал: “Знаешь, мне в голову не приходило, все на твоем фоне смотрятся взрослыми дядями”.
Некая “разновозрастная” история у меня происходит постоянно. Например, играл не просто старую — престарелую королеву Тартальоне в “Зеленой птичке”, из нее буквально сыпался песок, но ей хотелось доказать, что она все еще молода и красива (в этом — зерно роли). Одновременно нужно было играть 93-летнего Жильнормана в “Отверженных”. Играл — и получал удовольствие от материала, от рисунка роли, который мне оставил великий актер Михаил Андросов. Страшно интересно было понять, попасть в капилляры возраста роли!
Параллельно — в городе Александрове — играл студентика Ансельма в “Золотом горшке” по Гофману. Уже не мальчик был, а попадал в капилляры юности, задора, удивления, искренности. Там же, в Александрове, работал в спектакле по Бергману, где за полтора часа мой персонаж проживал несколько десятилетий супружеской жизни…
Поэтому вопрос о проблеме и трудностях возрастного перехода — пока не ко мне.
— Любите ли Вы цирк, клоунаду? Не хотелось ли поработать с кем-нибудь из людей этой профессии?
— Вопрос о цирке, тема цирка периодически сопровождают меня и в интервью, и в личных беседах. Искусство цирка — высочайший взлет человеческого дара, таланта, смелости. Сотворчество с людьми этой — как бы другой — профессии, такой синтез был бы очень интересен, очень. Меня обвиняют в том, что я иногда на сцене устраиваю цирк, на что народный артист России Юльен Балмусов говорит: “Ты понимаешь, в этом неосознанная высшая похвала артисту. Артистом-то может быть всякий, а клоуны — редкое качество…”.
Клоуном быть не хочу — работаю актером. Но, тем не менее, артист Леонид Енгибаров был клоуном, высочайшая у него была профессия. И какой был артист, какой человечище в этом сочетании!
— Кто ваши кумиры?
— Не очень понимаю это слово, просто с интересом отношусь ко многим и ко многому. У меня существуют свои связи. Знаете, как на небе — чертят соединения звезд, а получаются — созвездия. Вот эти созвездия для меня зримы, ощутимы, важны.
Актриса Маргарита Куприянова, режиссер Феликс Берман, невероятный актер Михаил Андросов. Эта тема, вообще, без слов, без комментариев, здесь столько личного. Сегодня есть и такие, кто не помнит, забыл или делает вид, что до него никого и ничего не было. Не говорю, что мы должны все время оборачиваться на прошлое? Однако мне кажется, то, что было до нас, то будет и впереди. Вечная взаимосвязь, вечная общность.
— Какова роль поэзии в репертуаре детского театра?
— Разговоры с поэтами (под поэтами подразумеваю, конечно, не только пишущих в рифму), как с живыми людьми — удивительная вещь. Одна из самых точных, уникальных пьес для театра детства, отрочества и юности — “Синяя птица” Метерлинка Она, в какой-то степени, — Библия театра детского! Там говорится, что было до тебя, и что — еще не рождено. Какая удивительно реальная связь!
Жаль, что моя идея постановки не была реализована, я говорил — это один из спектаклей становления, без которых юность чего-то не получает. “Синяя птица”, где так говорится о вечности, и о твоей ценности, и о ценности мироздания, ценности самого старого человека, сегодня живущего, — ведь он также молод, как и ты, только что пришедший на сказку. Это удивительно мудрое соединение, удивительная смысловая тонкость…
Или, например, “Романтики” Ростана — еще один неуловимый процесс, который происходит в юности. Или до этого — Сэлинджер, “Над пропастью во ржи”. Сколько можно интересного открывать!
У нас ушла тема детского, тема ответственности перед детским театром. Театром, без которого потом вырастает поголовное, простите, быдло. Все, что могло и должно быть направлено на образование, на подрастающее поколение (и искусство играет в этом не последнюю роль), все переведено — в алчность. Доступным — в самом высоком смысле слова — должно быть искусство для юности, для детей. А как оно может быть доступным, если сейчас из всего, что бы ты ни делал, ты должен вытащить, прежде всего, огромные барыши. Выросло уже несколько поколений абсолютно тупых организаторов змия денежного. Пресеклась традиция передачи воспитания таких режиссеров, руководителей, творческих открывателей этого мира — мира детства языком театра. Это очень редкая профессия…
“Богу угодно все, что бескорыстно”, — говорил священник в великом произведении Ростана “Принцесса Греза”. Даже если это — не истина, то — много тому подтверждений. Великое множество…
Беседу вела
Анастасия Иванова
Страница Е.Редько
! 
. Остается только включить радио в указанное время. Спасибо за информацию !
, но истинно человеческие качества остаются неизменными всегда, и это и есть основная ценность личности. а пристрастия в еде и напитках - это частности и про них наверное надо знать очень близким,поскольку у каждого человека должна быть часть жизни ,у американцев это называется privaci вход в которую должен быть воспрещен по человеческим и этическим соображениям. Ведь в различные моменты нашей жизни один и тот же человек будет наслаждатся картошкой из макдонадса , а в другие не погнушается изысканным блюдом в дорогом ресторане. А касательно личности ЕН в жизни могу добавить, что он верный друг, заботливый и внимательный сын и брат, восторженный ценитель прекрасного, немного сентиментальный, а как он внимателен к подаркам поклонников, он бережно хранит их,а если передавали лично, то помнит чей это подарок...А еще всегда переживает за поклонниц у служебного входа, как они доберуться домой ночью,не волнуются ли их родители..( ау девочки! почему вы об этом не написали сами???Вы же это прекрасно знаете и можете подтвердить). А еще он всегда ждет отзывов на свои театральные и киношные работы,и ему важно знать ваше мнение даже если вы смотрите спектакль в двадцатый раз...Ведь его творчество - это его жизнь. именно жизнь,а не часть жизни как у некоторых.
Спасибо!!!
:)))
ну это ж надо так сказать... Или это только мне почудилась ... даже не могу сказать, что за интонация... 
У меня только текст.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
