Пост N: 3388
Зарегистрирован: 24.12.05
Откуда: Россия, Санкт- Петербург
Отправлено: 26.05.14 23:11. Заголовок: Нюрнберг
РАМТ
В основу спектакля положен киносценарий Эбби Манна об одном из "малых Нюрнбергских процессов", на котором слушались дела нацистских судей
ХЕЙВУД - Гришин Александр АЙВЗ - Веселкин Алексей НОРРИС -Мясников Алексей ЛОУСОН -Морозов Степан РОЛЬФЕ - Редько Евгений БАЙЕРС -Рагулин Александр РЭДНИТЦ -Пахомов Александр ЯННИНГ -Исаев Илья ХАНН -Бажин Андрей ХОФФШТЕТТЕР -Сорокин Андрей ЛАМППЕ - Николаев Вячеслав БЕРТХОЛЬТ -Уварова Нелли ВИК -Цымбал Виктор ПЕТЕРСЕН -Епифанцев Тарас ИРЕН -Семенова Дарья ВАЛЬНЕР -Сипин Андрей ГЕЙТЕР -Блохин Алексей ЛИНДНОВ - Галибина Елена МЕРРИН -Зима Олег БЭРКЕТТ -Григорьев Юрий ПЕРКИНС -Доронин Александр ПОЛЬ -Василенко Владимир
Пост N: 379
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 10.10.14 12:06. Заголовок: "Кашель и темпер..
"Кашель и температура, насморк и головная боль... Простуда заставила меня отказаться от посещения хорошего концерта. Но пути господни неисповедимы. И вот эти пути привели меня в РАМТ, на прогон спектакля "Нюрнберг". http://rina758.livejournal.com/47305.html
Пост N: 380
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 10.10.14 15:08. Заголовок: "12 октября в 1..
"12 октября в 18.00 смотрите сюжет о спектакле "Нюрнберг" в программе "Контекст" на телеканале "Культура", а 13 октября в 19.15 о том, как создавался спектакль, Алексей Бородин расскажет в программе "Главная роль"."
Пост N: 384
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 13.10.14 09:43. Заголовок: "Я не знаю ответ..
"Я не знаю ответов"
Алексей БОРОДИН руководит Российским академическим Молодежным театром уже 34 года, и все это время он негромко и без суеты двигается в каком-то очень "немодном" направлении. Не потому даже, что вокруг его театра нет и не было скандалов, а его артисты не дают поводов для интереса к ним желтой прессы. "Немодность" в другом: в том, как вдумчиво, неспешно и всегда очень неожиданно развивается его театр во времени, отражая его едва ли не точнее, чем иные суперактуальные театральные центры.
Когда несколько лет назад Бородин взялся за трилогию Тома Стоппарда "Берег утопии", не было человека, который бы не сомневался в успехе. Но "Берег" идет уже восьмой сезон при полных залах. Два с половиной года назад Бородин объявил, что будет ставить "Нюрнберг" по киноповести Эбби Манна. Было не очень понятно, зачем. Сейчас - за месяц до премьеры - ясно, что нынешней осенью, после всех событий лета, нет текста, сюжета и темы актуальнее для России, чем "Нюрнберг".
- Алексей Владимирович, как вы угадали так задолго с "Нюрнбергом"?
- С "Нюрнбергом" получилось случайно. Интуиция. После "Участи Электры" я хотел отвлечься и поставить что-то легкое. Нашел дивную английскую комедию - легкую, небессмысленную, смешную, уже даже объявил где-то, что буду ее ставить, разве что актеров не распределил на роли. А потом вдруг в голове возникло: "Нюрнберг". И больше ни о чем другом я уже думать не мог. И стал репетировать.
- Трудно, наверное, сохранять ровное отношение ко всем персонажам такой истории, как Нюрнбергский процесс. Ведь про кого-то наверняка вы думали: "Сволочь же абсолютная! И жалеть не за что и понимать не стоит!"
- Конечно. Но тогда этот персонаж неинтересным получается на сцене. Так что все-таки надо пытаться понимать. Собственно, я об этом и ставлю спектакль. О том, что в диких обстоятельствах люди какие только мотивировки своим чудовищным поступкам не находят, чтобы оправдаться в собственных, прежде всего, глазах. И, знаете, порой их объяснения даже правдоподобно выглядят. Действительно, что же было делать?
Меня больше всего и волнует, и занимает, и интересует то, что в иных обстоятельствах идти на компромисс просто бессовестно. И оправдывать себя, свое бездействие, или, наоборот, свои поступки - грешно. Я думаю о том, что бывают такие времена, когда нельзя оставаться нейтральным и делать вид, что тебя происходящее не касается, что ты не видел, не заметил, не понял, был не в курсе. Согласитесь, даже в условиях нормальной, невоенной жизни - бывают моменты, когда мы могли помочь, но прошли мимо, прекрасно осознавая, что кроме нас уже никто не поможет. Такие острые, точечные, незаживающие уколы, о которых невозможно забыть и за которые безмерно стыдно, несмотря на количество прошедших лет. Вот об этом я ставлю спектакль. И еще о том, что все равно всегда есть возможность остаться человеком. Это были бы пустые слова, если бы в жизни каждого из нас за ними не стояли реальные жизненные ситуации. В случае с Нюрнбергским процессом поражает масштаб, так сказать. Но ведь речь не только про цифры. Это история про человеческий выбор. И про то, как после этого выбора жить - и тебе, и другим.
- Декорации к вашему спектаклю - не зал суда, а пивная, куда приходят персонажи. То есть не судилище, а что-то вроде исповеди под спиртное.
- Да, наверное. Обстановка, в которой люди чувствуют себя свободнее и безопаснее, чем в зале суда. Кроме того, выносить приговоры - не дело театра.
- А что есть дело театра?
- Не знаю. Понимаете, театр отражает жизнь. Буквально. Знаете, когда погиб Женя Дворжецкий, Нина, его жена, на следующий день играла спектакль, а мы все должны были принимать решения, какие постановки, в которых он был занят, мы вообще снимаем, а в какие вводим других артистов.
Когда меня спрашивают, какая у меня позиция как у художественного руководителя, я не знаю, что ответить. Я не теоретик. Я могу только работать сутками, жить в театре, болеть театром, думать о нем. Я не знаю ответов. У меня нет никаких рецептов или советов, не дай бог. Я только знаю, что как только скажешь себе: "Вот сейчас - хорошо!", сразу катишься вниз. И я это понял только из опыта, своего и чужого, а не из книг.
- А как выдержать театр без желания и возможности сказать себе и другим: "Вот сейчас - хорошо!"
- Трудно. И нужно работать в театре много лет. Надо рассчитывать свои силы и силы других людей на длинную дистанцию. Меня иногда очень удивляет, когда люди, не работающие в театре, говорят о том или ином худруке: "Как! Он уже два года во главе театра, а еще ничего не поменялось!". Да десять лет, может быть, должно пройти, чтобы поменялось. Кроме того, театр как живой организм иногда болеет, хиреет, так не дергайте его - дайте выздороветь! Отойдите на какое-то расстояние и просто посмотрите: вот два года не было ничего, а на третий, четвертый, пятый уже пошло, и как интересно стало!
Смотрите, как работает Миндаугас Карбаускис в Маяковке, как небыстро, вдумчиво, тактично он и труппа ищут пути друг к другу, и каждый сезон они двигаются дальше. Я думаю, это во многом еще и потому, что он не торопится, дает всему время случиться, произойти. А с наскока можно разве что скандал устроить.
- В вашей семье был опыт эмиграции и возвращения. Сейчас, в связи с тем, что происходит, вам не приходила в голову мысль уехать - как когда-то вашему отцу, когда он уехал в Шанхай?
- Нет. Эти ситуации сравнивать нельзя совсем. Ведь решения, тем более такие глобальные, всегда принимаются исходя из совсем простых обстоятельств. Бытовых, я бы даже сказал. Знаете, почему мои родители решили после войны возвращаться в Россию, а не ехать, например, в Америку, как сделали многие наши тогдашние знакомые? Потому что мама хотела, чтобы дети, то есть мы, думали по-русски. Вот и все. Никаких громких патетических фраз и заявлений о мировой политической ситуации. И мы приехали в Россию.
- И теперь вы руководите театром, окна которого смотрят на Красную площадь.
- Да, уже несколько десятилетий. Я обычно не думаю об этом - о том, что несколько десятилетий. Я просто встаю каждый день и еду в театр. Прихожу, а тут все время что-то происходит. Кто-то репетирует, и надо, чтобы все было подго-товлено, не гремел никто за дверью, не мешал. А параллельно идет ремонт, и тоже надо как-то с этим жить. А еще артист заболел, и требуется его заменить. Только, кажется, вошел в театр, а уже вечер. И все так в театре живут.
- Когда артисты уходят от вас, не обидно? Когда предательство, непонимание, другая система координат - не больно?
- Каждый волен решать свою жизнь, кто ушел - тот ушел, а мы живем дальше.
- Вам не страшно, что однажды, быть может, вам скажут: "Спасибо, до свидания, вы театру больше не нужны".
- Случится - буду думать. Но пока, честно говоря, я себя ощущаю довольно энергичным человеком, и у меня нет чувства, что я не успеваю. Хотя иногда, конечно, устаю.
- Бывает, что руки опускаются? Не от усталости, а от ситуации? От людей?
- Нет. Не часто совсем. Я, в общем, оптимист и человек довольно легкий, так что уныние мне несвойственно просто по природе. Кроме того, театр не то место, где можно долго предаваться унынию.
- Вы удивительно спокойно, без суеты, без погони за сиюминутным, ведете свой театр так, что в него хочется водить своих детей; здесь ведь работает одна из лучших зрительских студий. У вас как-то получается безо всяких лозунгов и участия в политической жизни страны спектакль за спектаклем попадать во время. Артисты Молодежного театра один за другим становятся известными и популярными. А вы спокойно двигаетесь дальше, как будто точно знаете, куда нужно идти. Откуда у вас силы на это?
- Я не знаю, как ответить на ваш вопрос. Не всегда все происходит столь гладко, как кажется со стороны. Вот мы с вами записываем интервью, а прямо за окном у нас над ухом рабочие дробят стену. Типичная для театра ситуация. Но все равно нужно продолжать работать.
- Сейчас, когда премьера "Нюрнберга" уже совсем близко, волнуетесь? Боитесь, что не будете понятым? Что обвинят бог знает в чем?
- Волнуюсь - да. Боюсь - нет. Не потому что я очень смелый, но потому что, если боишься, зачем браться за работу? Да и в чем меня могут обвинить? У меня спектакль не про политику, а про людей. Про нас с вами. Катерина Антонова "Экран и сцена" http://ramt.ru/press/press-interview/article-638/
Пост N: 387
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 13.10.14 16:29. Заголовок: "Сходила на прем..
"Сходила на премьеру "Нюрберга" в РАМТе. ... Сильная вещь. Нужная. Здорово поставленная. Все акценты, пунктиры... Четкие ответы на поставленный вопрос. А какая актерская игра! Мужские роли просто невероятно были сыграны. Александру Гришину, Евгению Редько, Степану Морозову и Илье Исаеву - низкий поклон и аплодисменты за их роли. " http://logovojuni.diary.ru/p200395368.htm
Пост N: 388
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 13.10.14 16:44. Заголовок: Премьера спектакля &..
Премьера спектакля "Нюрнберг" по Эбби Манну состоится в РАМТе
"Нюрнберг" — это напряженная судебная драма о природе нацизма, спектакль-размышление о конформизме в современном мире. Актер Степан Морозов (в центре) в роли Лоусона в сцене из спектакля Нюрнберг
МОСКВА, 10 окт — РИА Новости. Российский академический молодежный театр (РАМТ) в пятницу представит свой новый спектакль "Нюрнберг", созданный по мотивами оскароносного киносценария Эбби Манна о судебном процессе над нацистскими преступниками, сообщили РИА Новости в пресс-службе театра.
"Нюрнберг" — это напряженная судебная драма о природе нацизма, спектакль-размышление о конформизме в современном мире.
Опасность конформизма
"Идея постановки по знаменитому киносценарию Манна "Нюрнберг" пришла 2 года назад, — сказал РИА Новости художественный руководитель РАМТ Алексей Бородин. — Тогда я только что завершил работу над трагедией "Участь Электры" и думал о легком материале в противовес унынию. Но в это же время неожиданно, вопреки первоначальному намерению, возникла мысль обратиться к "Нюрнбергу". Возможно, сработала интуиция, подсказав, что сегодня важен этот материал, поскольку опасность конформизма стоит очень остро".
По мнению режиссера, особенно сейчас, когда ситуация так резко обострилась, когда каждый должен выбирать очень четкую внятную позицию по отношению к тому, что происходит, необычайно важна и актуальна эта тема.
"Мы многое забываем и очень полезно заглядывать в историю, смотреть в преобразующее зеркало, тогда, может быть, нас это чему-то будет учить", — считает Бородин.
Политическое кабаре
Что касается сценической формы постановки, то, по словам режиссера, не хотелось, чтобы действие происходило в зале суда, "не хотелось повторять то, что было в потрясающем фильме Стенли Крамера "Нюрнбергский процесс".
"Мы старались найти свой ход, свой театральный эквивалент этому материалу, — сказал Бородин, — и решили устроить все в ресторане-кабаре, в котором и происходит этот суд. Начинается все как бы с игры в суд, а заканчивается пониманием, что это совсем не игра, а это то, что происходит сегодня".
Поскольку спектакль с элементами кабаре, то здесь много музыки. Как сказал режиссер, в постановке использована подлинная музыка, которая звучала в послевоенные 1948-1949 годы, с немецкими и американскими песенками и куплетами того времени.
В спектакле заняты 50 человек — лучшие силы актерской труппы РАМТа. "Сегодня у нас крепкая слаженная команда, которая понимает, для чего мы создавали этот спектакль и для чего вообще существует театр", — подчеркнул Бородин.
Художник спектакля — Станислав Бенедиктов, автор музыкального оформления — Натали Плэже.
Пост N: 390
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 14.10.14 19:07. Заголовок: В РАМТе прошел "..
В РАМТе прошел "Нюрнбергский процесс"
Художественный руководитель РАМТа Алексей Бородин не просто поставил сценарий Э. Манна "Нюрнберг", он организовал вокруг него образовательный проект, в рамках которого пройдут дискуссии, кинопоказы, лекции и семинары, посвященные ликвидации конформизма.
Сценическое пространство спектакля разделено Станиславом Бенедиктовым на несколько частей: массивные богини правосудия украшают вход в зал суда, он же - зал кабаре (имеющий дополнительную сцену с живым оркестром). Почти неприлично веселого, струящегося красками и наполненного звуками немецкого кабаре, которое со времен нацистов до времен данного процесса, вероятно, не очень изменилось. Когда-то не лишенное политического лоска, кабаре при Гитлере стало лишь популярным местом развлечения, причем по большей части военизированной публики, элиты Рейха. После освобождения Германии столики стали занимать союзники - современная элита, что ни говори. Хозяева. Попытка внести музыкально-танцевальное движение в серьезный сложный текст с помощью вставных номеров скорее вносит сумятицу, чем разделяет семантические пространства, слитые воедино благодаря тому, что обвиняемые и обвинители здесь же вкушают яства и вина. Когда же кто-то поющий или пляшущий занимает сцену кабаре, главные герои просто уходят в тень, но не со сцены.
Сверху стоят несколько солдат - таким образом все пространство задействовано, все охраняет, стережет Нюрнберг, откуда не вырваться. Это капкан. Можно ли было сделать процесс над нюрнбергскими судьями открытым, вовлекая зрителей, как это делает Томас Остремайер, чей спектакль "Враг народа" совсем недавно был триумфально показан в Москве? Конечно, можно. Но этот суд - факт реальной истории. На прошлое мы повлиять не в силах, его надо принимать, делать выводы, делать упражнения. А жить и решать надо в настоящем.
Но когда Илья Исаев в роли Яннинга читает свой острый, жестокий монолог, никто не желает останавливаться в веселой суете жизни. Все хотят успеть на танцы, успеть обняться с любимым, пока его не перевели из города, успеть выпить еще пива, успеть порадоваться молодости. Никто не хочет его слышать. А потом солдаты, становясь плотным рядом спин, и вовсе отстраняют его от зрительного зала. Мы - сила, нам нужна сильная страна, а не та, что о чем-то вопиет. Не время спрашивать и разбираться, когда наши национальные интересы могут быть подвергнуты критике. Никакой критики.
Огромное количество задействованных актеров говорит скорее не о желании Бородина задействовать всю многочисленную труппу театра, но о его принципиальном решении дать побыть причастными, заявить свою позицию. Режиссер не ставит на несколько эпизодических ролей одного человека, стремясь максимально занять артистов - ему это не менее важно, чем число зрителей суда в Нюрнберге. Число тех, кому это интересно и важно. Часто такая многолюдность создает театральные затруднения, особенно заметные в премьерных спектаклях, но опыт постановщика и профессиональность труппы дают основания думать, что вскоре эти недостатки будут устранены.
Другая проблема в том, что четкое заявление своей позиции актерам удается куда хуже. Пожалуй, безусловной удачей можно назвать только Лоусона Степана Морозова - он произносит реплики с такой энергией и силой, что вслушиваешься в каждое вибрирующее слово. Внутренняя сила его голоса, исходящего из самого сердца, не может оставлять зрителя безразличным. Он никого не убеждает, понимая, насколько важен собственный выбор. Кажется, что этот человек сделан из стали, и все же хребет его с оглушительным, страшным звуком ломается - чувство долга перед Родиной оказывается равной его собственному чувству долга. Государство поймало человека в ловушку, и его ощущение высшей справедливости оказалось всего лишь государственной необходимостью. Чем он лучше тех, кого судит за не отказ от выполнения законов своего государства? Спектакль ставит бесконечное число вопросов, ведя зрителя по закоулкам совести каждого героя - где-то остановиться, повернуть невозможно. В этом еще одна задача вставных номеров - пока не произносится текст, можно подумать над тем, что уже было сказано. Грамотный ход Бородина превращает паузы, кажущиеся просто моментами отдыха, спада напряжения, в минуты интенсивной работы мысли.
Текст не оформлен в притчу, ему не придана иносказательность. Реплики выточены как скульптуры. Не надо разгадывать никаких ребусов, чтобы понять, о ком и о чем идет речь. Однако, считать, что текст касается исключительно проблем борьбы с национал-социализмом, неверно. Нацисты - всего лишь одна из разновидностей зла, влитая в обыкновенных людей. Может быть, у Адольфа Гитлера и были какие-то психические расстройства, но прежде всего он был смертным, который сумел зажечь огонь в душах миллионов людей, разбудить в них низшие инстинкты, растревожить их мечты грязным знаменем. Он сумел вползти в их сердца не потому, что был сверхчеловеком, но потому, что сердца были готовы принять над собой власть.
Когда Лоусон, над чьим усердным донкихотством смеются, показывает фильм о концлагерях (зрителей от этого защитят, лишь пробежавшись световыми вспышками по застывшим в ужасе лицам), он не симулирует на чужих чувствах, не пытается надавить на жалость, он всего лишь констатирует факт: это было. Такой простой факт. Такой ничтожно простой, маленький факт - это делали люди. Люди, состоящие из тех же биологических материалов, читавшие те же книги, любившие музыку Вагнера не меньше, чем тем, что освобождали мир от них. Удивительно, что такую банальность надо повторять, ибо элементарная единица правды становится элементом спекуляции, забвения, уничтожения. Готический шрифт названия этого города не отзывается в людских сердцах никаким историческим эхом.
Жизнь по нюрнбергскому счету - задача почти не выполнимая. Но если каждый, хотя бы каждый смотревший спектакль, решит искать альтернативу жизни во лжи, будет бдителен - у нашего общества есть шанс посадить на скамьи подсудимых тех, кто действительно виновен. http://www.rg.ru/2014/10/13/process.html
Пост N: 391
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 14.10.14 19:14. Заголовок: 0 551 4 Газета Куль..
0 551 4 Газета Культура Печатная версия 13.10.2014 00:01:00
Нескучный суд
Премьера "Нюрнберга" в РАМТе Мария Игнатьева
Об авторе: Мария Игнатьева – историк театра, доцент театрального факультета, Университет штата Огайо, Колумбус.
Трудно представить себе риск, на который пошел художественный руководитель Российского академического молодежного театра Алексей Бородин, решив поставить «Нюрнберг»: уже одно название пьесы может вызвать уныние. Про суд над фашистами? Про войну? По старому фильму? Но вот спектакль прошел два часа, на одном дыхании, без перерыва, и весь состав вышел на сцену на поклон. 30? 40 актеров? «Нюрнберг» – спектакль всего РАМТа, редкий по режиссерской продуманности, слаженности и разнообразию приемов: в нем легко скользят массивные декорации, танцуют и поют на разных языках актеры, до хрипоты спорят обвиняемые и обвинители о том, что есть преступление, кто виноват, кому судить и каким должно быть наказание.
Начать нужно с того, что в России эта судебная драма вынута из контекста, в котором без малого 65 лет она существует в американском кино, телевидении и театре. Понять американский интерес к ежедневным судам, показываемым с утра до ночи по телевидению и в кино, поначалу трудно. Конечно, на театре судов меньше, но тем не менее будь то суд над Оскаром Уайльдом в одноименной пьесе или над Этель Розенберг в шедевре 90-х «Ангелы в Америке», «судебное мышление» – это один из основных компонентов американской культуры. И не только потому, что американцы озабочены самим аппаратом государственности: прежде всего суд – всегда диалог, присутствие множественности точек зрения, выражаемых одновременно и с полным правом на существование. Суд – это постоянная борьба за независимость мысли и мнения.
«Суд в Нюрнберге», а точнее, «Судилище в Нюрнберге» (trial – юридический термин, а Judgment – слово, которое употребляется в Библии), с 1950 года был телесериями, потом – знаменитым фильмом, получившим «Оскара» в 1961 году, с созвездием актеров, включая Спенсера Трэйси, Берта Ланкастера, Марлен Дитрих и молодого Максимиллиана Шелла в роли адвоката. В 2001-м пьеса Эбби Манна вернулась на Бродвей, уже со старым и легендарным Шеллом в роли одного из подсудимых. Особенность текста Манна в том, что в пьесе нет ни одного стопроцентно правого или стопроцентно виноватого – кроме миллионов невинно убиенных в концлагерях, перед которыми мы все держим ответ.
Для нас в отличие от привыкших к этому жанру американцев суд на сцене может быть скучен и неубедителен; Бородин сделал все, чтобы форму суда преодолеть. В оформлении Станислава Бенедиктова скользят массивные столы, посаженные на колеса, судебная кафедра поворачивается и превращается в стойку бара, привозятся и увозятся стулья, создавая многомерность ракурсов.
Бородин вставил суд в многоплановость самой жизни, посадил обвиняемых за столы в баре, где на заднем плане американские судьи играют в бильярд, где поют и танцуют чечетку на эстраде и где карнавальная праздничность жизни вступает в диалог с памятью о смерти, преступлении и вине. Режиссер без извинения переводит внимание из бара, с популярной американской песенки, в зал суда и потом в оперный театр, с такой же быстротой – к мерцанию прожектора и непереносимому по трагизму рассказу об освобождении концлагерей. К слову, в последней американской театральной постановке 2014 года этот документальный фильм был показан на экране, что, с моей точки зрения, этически запрещенный прием, на который зритель не может не реагировать. Бородин же создает образ через слово и мигание софита.
Поначалу все просто: конечно, виновны все они, работавшие в государственном аппарате Гитлера! И только с ярким входом адвоката – Евгений Редько вбегает на сцену – зритель постепенно втягивается в сложность судебной драмы, представленную с разных ракурсов. При всей нелюбви к адвокату – а Редько играет элегантного «адвоката дьявола», в костюме в полоску, с непослушной челкой, падающей на лоб, – он заставляет себя услышать и с ним согласиться даже вопреки воле зрителя. Ну что же, давайте судить всех! Иначе как понимать восхищение Черчилля Гитлером в 1938 году? А как быть с пактом Молотова–Риббентропа 1939 года? А Хиросима и Нагасаки? Кто виноват? Те, кто подписывал, или те, кто промолчал? Кому отвечать перед мертвыми? В Хейвуде, верховном судье, Александр Гришин скорее играет драму одиночества интеллигента. Нет в нем ни уверенности в себе, ни уверенности в правосудии, и только знание, что ответственность несет каждый, в данном случае – он. Его судья принимает решение о наказании всех четырех подсудимых в тот момент, когда спектакль уже как бы сворачивается, когда его решение никем не слышимо и не играет никакой исторической роли. Он в одиночестве, но его решение подобно нашему – мы все должны сделать выбор, даже если никому нет до этого выбора дела.
В спектакле Бородина трудно найти главные и неглавные роли: Фрау Бертхольт – Нелли Уварова – полная актерская противоположность Марлен Дитрих, которая играет эту же роль в фильме. У Уваровой Бертхольт – женщина с внутренней болью, внутренней теплотой – той краской, которой Дитрих, играющая железных женщин, никогда не пользовалась. Адвокат Гейтер Алексея Блохина, как будто выпрыгнувший из немецкой жизни 40-х, взволнованно и обстоятельно рассказывает об обвиненном в любовной связи с арийкой еврее; самодовольная, кровь с молоком нацистка Линднов (Елена Галибина) убежденно доносит; уж слишком подчеркнуто американский Айвз в исполнении Алексея Веселкина как будто сошел с американского рекламного щита 40-х. Верный принципу коллективного исполнения, Бородин многим актерам дает по две-три роли, будь то американские солдаты или население Нюрнберга, Ирен (Дарья Семенова) или Линднов, которые становятся певицами в кабаре.
Возраст на программке обозначен 18+, но, думается, пускать на этот спектакль нужно с 12 лет, воспитывая умение слышать разные голоса на сцене и в жизни. Вслушайтесь и постарайтесь понять, как будто говорит спектакль: и раньше, и сейчас ответственность лежит на каждом из нас.
Пост N: 393
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 15.10.14 22:05. Заголовок: Открыта регистрация ..
Открыта регистрация на очередное мероприятие образовательной программы к премьере спектакля "Нюрнберг" - 22 октября в 18.00 состоится просмотр и обсуждение художественного фильма Стэнли Крамера "Нюрнбергский процесс".
В обсуждении фильма примут участие историк кино Евгений Марголит, режиссер спектакля "Нюрнберг", художественный руководитель РАМТа Алексей Бородин и артисты спектакля. Модератор Ури Гершович.
Мероприятие пройдет в Еврейском музее и центре толерантности (ул. Образцова, д.11, строение 1А). Вход свободный по предварительной регистрации: zritel-ramt@yandex.ru, +7 (495) 692-22-60.
И ШТРУДЕЛЬ ТАК ХОРОШ НА ВКУС «Нюрнберг». Э. Манн. Российский академический Молодежный театр. Режиссер Алексей Бородин, художник Станислав Бенедиктов.
Между знаменитой картиной Стэнли Крамера «Нюрнбергский процесс» и спектаклем Алексея Бородина «Нюрнберг» есть прямое родство, содержащееся не только в сценарном материале Эбби Манна. Как Крамер в 1961 году снял больше чем кино, так и Бородин в 2014-м поставил больше чем спектакль. Как в крайне политизированные 60-е годы американский режиссер ощутил необходимость взорвать обывательское, склонное забыться и не думать о проклятых вопросах сознание общества, так и в «подлом» времени 2014 года эту потребность ощутил режиссер российский. Остается заметить, что сценарий Эбби Манна создан крепкой драматургической рукой писателя — скорее реалиста, без постмодернистской рефлексии, с линейным, ясно прочерченным действием и внятными для даже неискушенного уха диалогами. И что режиссер Алексей Бородин как раз любит такие тексты и как раз делает театр, апеллирующий равно к высоколобому и простодушному зрителю. Его театральные высказывания принципиально рассчитаны на то, что их считает и поймет как можно большее количество людей. Так произошло и с «Нюрнбергом», однако на этот раз в РАМТе звучит не просто высказывание, на этот раз здесь совершен честный и мужественный гражданский поступок. И если в принципе спектакли Бородина (возьмем хотя бы беспрецедентную по масштабу сценическую трилогию Тома Стоппарда «Берег утопии») по обыкновению попадают в тон времени безошибочно, хотя и не впрямую, не в лоб, то «Нюрнберг» имеет все шансы стать принадлежностью актуального театра. При этом все родовые признаки его с художником Станиславом Бенедиктовым вдумчиво спокойной, совсем неагрессивной, лишенной нарочитой политической заостренности эстетики остаются на месте, а эффект воздействия возникает почти убийственный.
Итак, в основе сюжета — «суд над судьями» (таково первое название сценария Манна), процесс 1947 года над юристами бывшей нацистской Германии. Громкие процессы над руководителями Третьего Рейха, ввергшими мир в катастрофу и совершившими преступления против человечества, уже позади, и военные преступники уже казнены. За годы, прошедшие с тех пор, мир оправился от травм и повеселел, в том числе и сама Германия, которая с энергией выздоравливающего больного осваивает удовольствия мирной жизни, жизни после долгой войны и сокрушительного поражения. Но в это время американские оккупационные власти решают возобновить суды, теперь уже над теми послушными исполнителями гитлеровской воли, которые расправлялись с собственным населением, арестовывали и казнили людей по признаку национальности или «умственной неполноценности». На скамью подсудимых попадают 16 юристов, которые оправдывают свои действия тогдашними законами Германии, которым они как должностные лица обязаны были подчиняться.
Эти скромные, по сравнению с процессами над персонами ранга Бормана или Гиммлера, суды не вызывали столь громкого общественного резонанса и для многих были даже досадным возмущением желанного послевоенного спокойствия. К тому же в это время соцлагерь уже набирал силу, и политики США искали союзников в «холодной войне» против СССР, искали в том числе и на территории Западной Германии, где сами же затеяли судебные разбирательства против носителей нацистской идеологии. Процессы над судьями свертывались, и многие из первоначально приговоренных к пожизненному заключению вскоре вышли на свободу.
Стихия мира, еще не забывшего войны и оттого повышенно возбужденного простыми человеческими радостями, сталкивается и перемешивается в спектакле Бородина — Бенедиктова с холодной и строгой атмосферой зала судебных заседаний. Все здесь одновременно, «симультанно», как любят говорить сценографы, и в добротных, с фактурой дорогого мореного дуба стенах дворца правосудия располагаются ресторанные столики и эстрада кабаре. Там, в глубине, музыканты играют мелодичные фокстроты послевоенного времени, а певцы исполняют шлягеры, а здесь, на переднем плане, кельнеры в длинных красных фартуках снуют меж ресторанными столиками, за которыми сидят равно и подсудимые, и судьи, и все выпивают-закусывают, подавая в перерывах между удовольствиями реплики в обвинение или оправдание. Здесь же рядом с ресторанным возникает стол судейский, здесь же на эстраду выходит миманс с малопристойным, «ядреным» кабаретным номером, здесь же в какой-то момент все пространство заполняет бездумный уличный карнавал, а только что, каких-то десять минут назад, хор в страшноватых, помпезно оперных «арийских» костюмах пел из бетховенского «Фиделио». Великая культура и величайшее преступление, вездесущая обывательская бездумная дурь и жесткий нравственный серьез мужественных одиночек, момент высшей политической справедливости и непременно следующий за ним этап циничного политического компромисса — все одновременно и сейчас на сцене Российского Молодежного театра, в спектакле, длящемся два часа без антракта.
В нем занята едва ли не вся труппа, в массовках и соло. Здесь ведущие артисты играют судей, подсудимых, бывших жертв, свидетелей и палачей. Здесь трудно выделить роль и исполнителя: Нелли Уварова, Дарья Семенова, Елена Галыбина, Евгений Редько, Алексей Блохин, Илья Исаев, Тарас Епифанцев, Алексей Мясников, Александр Гришин, Алексей Веселкин, Степан Морозов… «Нюрнберг» (эта надпись светится готической вязью вверху портала) — многофигурная история, спектакль-панорама, где важные действующие лица имеют свои ключевые монологи, ясно и четко поданные на зал, но сами мизансцены и пластические композиции меняются стремительно, но детали интерьера свободно и быстро движутся по сцене, образуя все новые и новые пространства. Здесь и улицы Нюрнберга, и кафе-кабаре-рестораны, и здание суда — все, повторяю, на одном пятачке, если хотите, на плацу, где подспудно идет трагическая борьба совести с попустительством, и где исход этой борьбы обозначен драматичным многоточием.
«Наша вина не в том, что мы знали обо всем, что творит Гитлер, а в том, что мы не хотели этого знать», — говорит составитель законов Веймарской республики, юрист Эрнст Яннинг (И. Исаев), единственный из подсудимых, признавший себя виновным. Это сильнейший эпизод спектакля, ибо персонаж произносит важнейшие слова вовсе не у рампы и не в гордом героическом одиночестве, а затертый в толпе праздношатающейся публики и в сплошном голосовом гуле, так что его речь еле различима. Знать не хотят. Слушать не желают. И вообще, он, как и все другие подсудимые, виноват, кто же спорит, однако, обстоятельства, законы, субординация… И вообще, как на это посмотреть… В речах, в частности, адвоката (Евгений Редько) не раз и не два звучат эти до дрожи знакомые и родные позиции, смягчающие вину, эти «как посмотреть… тяжелая международная ситуация, страна в кольце недоброжелателей, нация встала с колен, национальное самосознание, благо нации»… и т. п.
Ситуация, схваченная более полувека назад американскими авторами и заново осмысленная нынче московским театром, попадает в Россию образца 2014 года, как в яблочко. Льется из кружек пенное пиво, гуляет народ на улицах и в кабаках, и этот штрудель с яблоками исключительно хорош на вкус, и вчерашнему сексоту подпевает его вчерашняя жертва, и всем хорошо, и не надо париться над проклятыми причинно-следственными связями. Правда, полковник Лоусон (Степан Морозов) не желает путать черное с белым и все настаивает на продолжении разбирательства. Ибо видел Дахау и знает, о чем говорит. Ибо усматривает прямую связь между ужасами концлагерей и тихим сворачиванием юриспруденции в сторону от вековых мировых принципов — к внезапно овладевшей отдельной страной «патриотической идее». На финальных словах судьи (Александр Гришин): «Мы — это то, во что мы верим и что защищаем, хотя защищать это и невозможно» — зал аплодирует стоя. Именно театр вновь и совершенно очевидно становится в нашей стране местом, где называют вещи своими именами и прямыми текстами пытаются воззвать к человеческой совести. http://ptj.spb.ru/blog/ishtrudel-tak-xorosh-navkus/
"Нюрнберг» — такой же важный для РАМТа спектакль, как девятичасовой «Берег утопии» Тома Стоппарда или «Ничья длится мгновение» Миндаугаса Карбаускиса. В нем тоже нет пафоса и морализаторства. Зато имеется попытка отразить историю и громко поставить перед зрителем «неудобные» вопросы. Формально Бородин сделал спектакль о суде над нацистами, фактически — о том, что такое конформизм, в чем его опасность, где проходит та черта, перейдя которую люди в одно прекрасное утро просыпаются в стране победившего фашизма. Если вы поклонник политического театра, который сейчас на подъеме, смело берите билет.
Говорить о фашизме с нарочитой тенденциозностью, трагическими интонациями и нагнетанием страстей сегодня бессмысленно, да и неинтересно. И Бородин сделал все, чтобы избавиться от традиционной формы судебного процесса на сцене. Вместе с художником Станиславом Бенедиктовым он перенес действие в немецкое кабаре. В течение двух часов официанты бесшумно двигаются между столиками, на эстраде танцуют танго и степ, все пьют, поют и надувают мыльные пузыри. Мужчины в костюмах жадно поглощают ужин и одновременно дают показания. Пугающий контраст между стихией праздника и судебной атмосферой усливается к финалу. Когда верховный судья выносит обвинительный приговор, несмотря на давление со стороны властей (во время обострившейся угрозы со стороны СССР Америке необходимо было сочувствие немцев, а потому жестких приговоров нацистским предводителям она не одобряла), его никто не слышит. Приговор в принципе уже не важен. Кабаре открыто, праздник продолжается, и никому нет дела до того, кто виноват в чудовищной катастрофе — те, кто выдвинул идею о расовой неполноценности и придумал лагеря смерти, или те, кто промолчал.
Спектакль Бородина предельно простой, внятный и почти совершенный с точки зрения формы. В нем продумана каждая мелочь, выверены диалоги, разведены мизансцены, великолепно поставлен свет, очень выразительна сценография. Есть только одно «но» — актеры пока не очень справляются с поставленной перед ними задачей (за исключением Евгения Редько в роли адвоката, Ильи Исаева, исполняющего роль Эрнста Яннинга, и Александра Гришина в образе верховного судьи). На всех остальных досадно смотреть: одни пережимают с патетикой, другие чересчур стараются разжалобить зрителя, третьи занимаются абсолютно неуместным комикованием. Как будто бы труппа, безусловно, увлеченная работой, не очень понимает бородинский замысел: рассказать о страшном ровным голосом и без резких движений. Эмоции в данном случае все портят. Но как бы то ни было, рамтовский «Нюрнберг» — событие в театральной жизни столицы. История кажется невероятно близкой, а ее уроки — предельно актуальными. http://www.vashdosug.ru/msk/theatre/performance/550916/tab-reviews/review74548/
Пост N: 397
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 16.10.14 23:01. Заголовок: И вечный суд. Ирина ..
И вечный суд. Ирина Алпатова
Этот спектакль уже вызвал оживленные дискуссии, что на самом-то деле может только радовать. В новой постановке Алексея Бородина, основанной на киносценарии Эбби Манна, затронуто слишком много вопросов – этических и эстетических. А вот ответов нет, как не дает их сама жизнь, век от века, год от года устраивая бесконечные «суды над судьями» в поисках истины и справедливости. Они кажутся уже материями призрачными, несмотря на тысячелетние опыты цивилизации. Но говорить об этом надо, особенно в среде молодой публики, которая о тех послевоенных процессах против нацистов и их пособников знает, вероятно, не так много.
У Алексея Бородина свой «Нюрнберг», сценически написанный заново и в очевидном просветительском жанре. Значения просветительства еще никто не отменял, и даже упреки в старомодности позиции лишены смысла. Не зря же с этим спектаклем в Молодежном театре связан масштабный проект с лекциями, дискуссиями и демонстрациями кинофильмов, рассчитанный на целый сезон. Спектакль – только его часть, провоцирующая на дальнейшие исторические экскурсы и размышления. Впрочем, думается, история как таковая интересовала режиссера и художественного руководителя РАМТа с точки зрения ее отражения в сегодняшнем дне. Все закольцовано, тесно переплетено, а повторяться, к сожалению, может не только в виде фарса, но и новых трагедий.
Пространство большой сцены РАМта, обустроенное для этого спектакля художником Станиславом Бенедиктовым, меньше всего напоминает традиционный зал для судебных заседаний. Своеобразному суду подвергается вся текущая жизнь – с ее ресторанами и кабаре, оперой и уличными гуляниями, желающими отдыха и забвения горожанами и уже успевшими отойти от дел минувших судьями и юристами. Кажется, весь Нюрнберг поместился на этой сцене, постепенно трансформируясь в очередные места действия. То это ресторан, то площадь, то улица, то кабинет. Массивная решетка поначалу отделяет все это от зрительного зала, но стоит ей подняться – весь город становится как на ладони, максимально приближенный к публике вместе со своими обитателями.
Задействовав практически всю немалую труппу Молодежного театра, Алексей Бородин, лишь нескольких актеров наделил конкретными ролями. Большинство же представляет «город» как он есть, то солируя, то вновь сливаясь с толпой. Эта человеческая мимикрия, невольная, но хорошо усвоенная привычка менять личины, в зависимости от обстоятельств, стала одной из главных тем спектакля. Быть может, отчасти главнее основных исторических мотивов. Конформистское «большинство», все принимающее и одобряющее, не дающе себе цели задуматься о происходящем, а после оправдывающееся «незнанием» – не это ли главная проблема современного общества? Впрочем, как и любого другого. И подсудимые в этой истории Манна и Бородина, за исключением разве что Яннинга в исполнении Ильи Исаева, чувствуют себя вполне комфортно. Их за таковых и принять трудно – сидят за столиком, официанты подносят напитки, ответы спокойны и самоуверенны, усмешки довольно снисходительны. А тут еще адвокат Рольфе – Евгений Редько, верткий и вездесущий, старается быть обаятельно-убедительным до предела. Прокурору Лоусону – Степану Морозову в этой ситуации куда труднее, ведь его исследования и попытки приговоров в принципе никому не нужны. Город пьет и гуляет, устраивая уличные процессии в карнавальных костюмах или оперные штудии Бетховена. Веселая музыка, полу-пристойные кабаретные номера, летящие шарики и конфетти… Народ гуляет, ему не до суда.
И самые пронзительные моменты спектакля, связаны, кажется, именно с Янингом – Исаевым, желающем свою вину признать публично, когда начинают звучать темы исторического покаяния. Но не тут-то было. Его не раз заставят задуматься и подождать, а когда он все-таки решится на свое «последнее слово», его вряд ли кто способен услышать. Гуляющая толпа станет на пути, и придется пробиваться сквозь этот шум и гул, в котором и слов-то не разобрать, да и к авансцене не пройти.
Да, быть может, отдельные исторические проблемы, острейшие вопросы национальной вины, государственные повороты (порой на 360 градусов) тут звучат порой недостаточно четко. Да, мы понимаем, пока нацизм и прочие страшные явления века минувшего не будут названы по именам и приговорены к своей «высшей мере», они будут рождаться вновь и вновь, провоцируя ожидания новых судов. И так далее, по вышеупомянутому кругу. Но спектакль РАМТа вряд ли и претендовал на всеохватность проблем. К тому же, вероятно, к концу сезона, когда образовательная программа, сопутствующая спектаклю будет пройдена, он сможет и зазвучать точнее и определеннее. Но сегодня в нем есть главный мотив – конформизм бездумного большинства, жаждущего комфорта и тихого процветания в отдельно взятой лавчонке, и пусть весь мир подождет! И этот мотив сыгран четко и внятно. История же, как известно, складывается из пересечения различных исторических воль. http://www.teatral-online.ru/news/12516/
Пост N: 398
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 16.10.14 23:05. Заголовок: Историк и журналист ..
Историк и журналист Илья Смирнов — о новой постановке в одном московском театре
Германия и две Америки на сцене РАМТ
«...Выразил опасения относительно способности западных наций выжить в условиях восточной угрозы…
— Герр Яннинг, вы слышите? Герр Яннинг, это в газетах! Именно то, что утверждал Гитлер: «Борьба Востока и Запада за выживание».
— О, он знал. Он знал! Они еще поймут…»
Нацисты оправдываются в Нюрнберге перед одним из «дополнительных» судов, которые проводили американцы уже в условиях холодной войны: «Мы были оплотом в борьбе с большевиками и оставались столпом западной культуры. Именно поэтому мы и нужны Западу — как оплот борьбы и как столп культуры…»
Не правда ли, актуальный спектакль поставил Алексей Бородин — «Нюрнберг»?
Вообще в Российском Молодежном театре умеют находить авторов, современных по-настоящему (а не по формальной дате), будь то советский классик В.С. Розов или главный наш сказочник А.Н. Афанасьев. А теперь Эбби Манн, оскаровский лауреат 1962 года.
Судебная драма, написанная им более полувека тому назад, наводит порядок в сегодняшних головах — в полном соответствии с авторским кредо: «Писатель чего-то стоит, поскольку он выполняет обязанность не только развлекать, но и истолковывать мир, в котором живет».
По-моему, в этом театре все работают всерьез: режиссер, актеры, композитор. При первом же взгляде на сцену понимаешь, насколько достоверно воспроизведены страна и эпоха.
Это именно работа художника (а не универсальный интерьер из мониторов и строительного мусора, равно (не) применимый к Софоклу, Мольеру и Паниковскому).
Хотя претензии к сценическому решению у меня есть, выскажу их сразу, чтобы не оставлять под конец для запоминания по Штирлицу. Мне кажется, режиссер, стремясь дистанцироваться от строгой киноверсии Стэнли Крамера («Нюрнбергский процесс», 1961), несколько перестарался, трюки с переодеваниями и музыкально-танцевальные номера, каждый из которых сам по себе хорош, порою отвлекают от сути.
Однако есть и другая точка зрения: так и надо было сегодня ставить «Нюрнберг». Показывать кошмар через милое общение благополучных людей, не желающих обременять себя любимых ни дурными воспоминаниями, ни ужасами вечерних новостей (дословно: «Казни имели место, но того, что нам показывали, не было»). Не будучи специалистом в делах Мельпомены, готов признать свою неправоту.
Перехожу к тому главному, что касается Клио.
Нас сегодня пытаются убедить, что мы враждуем с Америкой, с ее культурой, традицией, с ее «богопротивной» цивилизацией. В спектакле показаны две разные Америки. Главный герой — Дэн Хейвуд, судья из глубинки — с точки зрения немецких аристократов, будь то профессор–правовед Яннинг или вдова гитлеровского генерала фрау Бертхольт, — деревенщина.
Простота его всё время подчеркивается: «Послушайте, сенатор, вы уверены, что мне необходимо иметь трех слуг? Я чувствую себя совершенно по-идиотски». Он даже не хочет, чтобы к нему обращались «сэр», просто «судья» или по имени. На самом-то деле этот человек очень непрост, потому что привык жить своим умом. Вопреки ходячим представлениям о юридическом формализме англосаксонской культуры, судить он старается именно по совести, крючкотворство его не убеждает, политическая конъюнктура на него не действует.
«Когда меня только выбрали судьей, я знал, что в городе есть люди, которых лучше не трогать, если я хочу остаться в судьях, надо закрывать кое на что глаза… К каким выводам мы придем, если будем этим руководствоваться?» Классический американский характер из книг Фенимора Купера, Марка Твена и Джека Лондона. Именно такие люди сделали США великой державой. Но плодами их трудов воспользовались другие.
Исторический перелом между двумя Америками как раз и обозначен в спектакле. «Мы, американцы, не созданы быть оккупантами, для нас это новая роль». Реплика из «Нюрнберга» прямо перекликается с названием книги Патрика Бьюкенена «Республика, не империя». Вроде бы под стать судье обвинитель полковник Лоусон, который лично освобождал концлагерь, видел собственными глазами, что там делали с людьми, и говорит генералу: «Я привык всё доделывать до конца, поэтому ни вы, ни Пентагон, ни сам Господь Бог...»
Гордая фраза оборвана на полуслове. Полковник — человек государственный. Над ним — воинская дисциплина и соображения высокой геополитики, в которых действует уже не конкретное «я», а безличное «мы»: если «мы» оттолкнем немецкую элиту, то потеряем Германию, а если потеряем Германию, то потеряем всю Европу…
Впрочем, не буду раскрывать интригу, ведь спектакль держит зрителя в напряжении до последней минуты. Для меня здесь важна историческая расстановка сил. Чтобы удержать Европу за своей империей, американцам нового типа пришлось искать взаимопонимания с отставными нацистами, а для обоснования такого пируэта — принимать за чистую монету всё то, чем оправдывались подсудимые в Нюрнберге.
Вот откуда прорастает миф о генералах и судьях, которые якобы «ничего не знали» (на что Хейвуд с недоумением замечает, что до сих пор не встретил ни одного подданного рейха, который бы что-то знал), а также миф о каких-то принципиальных разногласиях между Гитлером и немецкой элитой. Тот самый, который положен в основу недавнего голливудского блокбастера «Операция «Валькирия», а в драме Манна опровергается последовательно, пункт за пунктом, юридически, исторически и художественно.
А что взамен? На чем сердце успокоится? Простые истины, равно применимые к Америке, Германии и России. Их за 50 лет так и не удалось растворить в постмодернистской зауми. Каждый сам выбирает между добром и злом. Не партия, страна или эпоха, а сам человек несет ответственность за конкретный поступок. Как объяснил судья Хейвуд немецкому ученому коллеге, всё, что случилось с Германией, произошло именно тогда, «когда вы в первый раз приговорили невиновного к смертной казни».
В основе спектакля - киносценарий Эбби Манна об одном из "малых Нюрнбергских процессов", на котором слушаются дела судей, служивших нацистскому режиму. По сценарию в 1961 году Стэнли Кубрик снял трехчасовой фильм, ставший классическим. Не смотрела (к сожалению). Потому что тема фильма не входит в сферу моих насущных интересов; я знаю только то, что лежит в поверхностном слое. И писать о спектакле мне сложно… да практически невозможно. По крайней мере сейчас, после первого просмотра спектакля, когда зрительское возбуждение и эффект сногсшибательно эффектной «картинки» превалируют над осознанием смыслов.
Я могу сказать, что лично для меня самой сильной сценой была исповедь Эрнста Яннинга (Илья Исаев) – и сам по себе произносимый текст, и то, как преподносит его актер, и особенно то, как монолог персонажа вписан в сцену постановки. А именно: человек произносит абсолютно важное не только для себя лично, но и для всей германской нации… да что там! – важное для нас сегодняшних. Через покаяние Яннинга звучит предостережение всем: послушайте внимательно, чтобы не совершить аналогичный страшный грех… Вот только никому на сцене эти важные слова не интересны: они, вроде бы, не про них: не хочется в свои ежедневные мелкие заботы и беды встраивать глобальную вину за гибель миллионов. Могу сказать, что я тоже не запомнила слов, произносимых Яннингом. Вслушаюсь в них обязательно, когда пойду смотреть спектакль повторно. Но уже сегодня – воспоминание о тревоге, которую внес в мою душу и «отчаяньем сорванный голос» Яннинга, и «словесный мусор», забивающий самый ясный и важный смысл, и жесткое спокойствие охраны – честно несущих свою службу «оловянных солдатиков», словно бы глушащих своими спинами звучание живого человеческого голоса.
У любой палки два конца, всё в мире не однозначно и, как парадокс: ободрав с земли черноту тени, превращаешь ее в выжженную солнцем пустыню. Только вот – до какой густоты и черноты тень имеет место быть, а когда ее надо начинать разгонять, очищая путь солнечным лучам?
Так же: сколько человек может быть уничтожено, чтобы нация возмутилась и взбунтовалась? Миллион? Сто? Только двое? Достаточно и одного. Только – не проголосуем ли мы все за уничтожение маньяка, способного уничтожить нас самих? А ста маньяков? А можно ли остановиться, начав уничтожать? И – можно ли дать официальное разрешение на это уничтожение? Нельзя? А если при этом… ну, хорошо: одновременно с этим - мощь твоей страны возрастает многократно, и твоя личная жизнь улучшается?
Вообще: кто виноват – один ли, Главный, отдающий бесчестные приказы – или все те, кто не отказывается их исполнять? Или тот, кто ради своей выгоды способствует тому, чтобы приказы были именно бесчестными?
И еще: как быть, если формулировки «хороших» (в данном случае – американцев) дословно совпадают со словами «плохих» (германцев, называемых нацистскими преступниками)? Говорится это по разным поводам – так отчего в одном случае одному надо аплодировать, а другое – осудить? *** Опять я влезла в философистику, вместо того, чтобы говорить о спектакле. Он правда очень хороший. При этом можно вдохновенно хвалить исполнителей больших ролей (потрясающие Степан Морозов, Александр Гришин, Евгений Редько, Дарья Семенова, Тарас Епифанцев…….). Но - как не отметить, скажем, Дмитрия Кривощапова, который всего лишь безмолвно сервирует столы. Или Максима Керина, за стойкой протирающего стаканы. Или Андрея Сипина, сходящего с ума (там, не на первом плане) от тревоги и ревности, когда его жена дает показания в суде?..
Очень хороши все, как говорится, «от вельмож до нищего слепца», ибо РАМТовский «Нюрнберг», это не «лоскутное одеяло», сложенное их отдельных ролей, а единое полотно, из которого невозможно убрать ни одной, даже самой незаметной на первый взгляд «краски».
«Кабаре», устроенное на сцене Алексеем Бородиным – это и есть наша жизнь, пусть в несколько утрированном виде. И помост, углом «врезанный» в зал сценографом Станиславом Бенедиктовым, это подтверждает: да, мы не внутри происходящего, но определенно где-то в полушаге от него. Еще полшага, и… А мы уже в полушаге, ибо старательно делаем вид, что не замечаем «черных воронков», набитых «протестантами», мы уже позабыли о «Законе Подлецов имени Димы Яковлева»… Однажды мы может не заметить новые газовые камеры…
Это говорю я, человек однозначно и откровенно аполитичный. Хватит ли у меня сил и смелости однажды прорвать «пузырь счастья», в котором хорошо мне и тем, кто мне дорог и приятен? Прорвать и – просто не принести, скажем, античеловеческую присягу, когда ее произносят все вокруг? Это и правда ПРОСТО… или – нет? А будет ли польза от этого моего деяния? И – главное! – не пострадают ли те, кто был рядом со мной в моем «пузыре».
Действительно: кто через 20 лет будет судить сегодняшних судей? И в чем их обвинят?
…И снова: а спектакль получился очень красивый. И вот это кабаре вместе с «праздником дураков», которое показано на сцене отдельными номерами (вплоть до забавного «ню»-номера) – да, это наша жизнь, где, если вглядеться, всё вокруг летит и весело скачет (в том числе и наши годы, стремительно катящиеся к финалу). Но это – и потрясающая режиссура постановки, «разбивающая» серьез ее действия на фрагменты, в которых, в общем-то, об одном… но и о разном – и пусть не все с первого раза, но хоть часть фрагментов зафиксируются в памяти для дальнейшего их обдумывания.
Если мое личное мнение кого-то интересует – я рада, что «Нюрнберг» есть в репертуаре московских театров, и, в частности, такого хорошего театра, как РАМТ. Наверняка я буду пересматривать спектакль неоднократно. Он короткий – всего-то два часа. Но смыслов и тем для обдумывание в нем – огромное множество.
"Почему ресторан? Здесь подсудимые ( нисколько не признающие свою вину) тихо чокаются пивом и ведут неспешные беседы. Свидетели аппетитно вкушают десерт, а прокурор опрокидывает одну рюмку за другой. И непонятно, дойдет ли дело до кровавой пьяной драки или все закончится выпивкой на брудершафт? " http://cozymoscow.me/teatr-2/premera-spektaklya-nyurnberg-v-ramt.html (Светлана Бердичевская о "Нюрнберге")
Пост N: 410
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 31.10.14 12:41. Заголовок: Алексей Бородин: «Ми..
Алексей Бородин: «Мир опять опрокинулся»
Художественный руководитель РАМТа о конформизме, отсутствии самоанализа и общественной дискуссии
В РАМТе состоялась премьера спектакля «Нюрнберг» в постановке художественного руководителя театра Алексея Бородина. Спектакль основан на сценарии фильма 1961 года «Нюрнбергский процесс», который написан американским драматургом Эбби Манном, и ставит он весьма актуальные вопросы: к чему приводят человека соглашательство и лицемерие? В какой момент общество проходит точку невозврата, добровольно отказываясь от норм права и человеческой справедливости во имя благих целей?
— Спектакль действительно злободневный, хотя формально и отсылает к истории. В предисловии к спектаклю вы пишете: «Мир опять опрокинулся». Что это для вас значит?
— Люди склонны забывать, история, к сожалению, ничему не учит, как бы прямолинейно это ни звучало. Нам кажется, что прошлое не имеет к нам отношения. Мир потерял всякую память, он смотрит в сегодняшний день, минуя прошлое. Мне кажется, замечательное вахтанговское определение театра: нет сегодня, а есть из вчера в завтра — применимо и к жизни. Когда мы ощущаем себя в движении времени, многое становится понятным. Да, жизнь драматична, трагична, но понимание того, что мы живем из прошлого в будущее, ее гармонизирует. А когда мы зацикливаемся на сиюминутном, думая, что, забыв все, что было раньше, построим новый мир, тут-то все и опрокидывается.
Малые нюрнбергские процессы В основу сценария Эбби Манна легли материалы «малых нюрнбергских процессов» 1946–1949 годов, на которых перед правосудием предстали нацистские преступники «второго эшелона». В отличие от главного процесса, проводимого Международным военным трибуналом, эти дела слушались Нюрнбергским военным трибуналом, учрежденным США с согласия союзников. В фильме «Нюрнбергский процесс» Стэнли Крамера речь идет об одном из двенадцати процессов — над судьями Третьего рейха. Имена обвиняемых в картине вымышлены, но за каждым стоит реальный прототип.
— Почему вы решили поговорить об актуальных сегодня проблемах на материале Нюрнбергского процесса?
— Это острый, по-настоящему драматичный момент истории, он в театральном смысле очень эффектный. Так называемые малые нюрнбергские процессы 1946–1949 годов, на которых перед судом предстали нацистские преступники меньшего, чем Гитлер и Геббельс, масштаба, тоже пример опрокинувшегося мира. Несмотря на полученные обвиняемыми приговоры к пожизненному тюремному заключению, они вскоре вышли на свободу — потому что мир опять изменился, изменилась политическая ситуация. Сегодня мы видим то же самое: сейчас мы думаем так, завтра иначе, в зависимости от того, в какую сторону дует ветер.
— Почему вы поместили действие в пространство кабаре?
— Мне показалось, что прямой пересказ этого процесса, как он написан у замечательного драматурга Эбби Манна, ничего не даст. Нужно было создать ситуацию некоторого отстранения, в которой все становится более выпуклым и понятным.
— В спектакле и фильме один из главных вопросов — моральный выбор: принять действительность, чтобы выжить, или пойти против течения и погибнуть. У меня лично нет на него ответа. Что вы думаете?
— Это тема, которая меня очень волнует, — каким образом человеку сохранять самого себя, когда он находится в совершенно невозможной, нечеловеческой ситуации? Один выдерживает и остается собой. Другой хочет жить лучше, приличнее, комфортнее и начинает приспосабливаться. Наш спектакль как раз об этом — о приспособляемости человека к ситуации, о конформизме, что, мне кажется, очень актуально сегодня. Ведь всегда можно оправдать себя — обстоятельствами, необходимостью, благими целями. А как вести себя помимо обстоятельств, находясь в конкретной жизненной ситуации? Полностью независимым быть невозможно, но всегда есть выбор: сделать или не сделать, сказать или промолчать. Жить бескомпромиссно невозможно. Но компромисс компромиссу рознь.
— На примере нацистской Германии очень хорошо видно, что постепенное отступление от норм права и просто человеческой справедливости создает эффект снежного кома: сначала законы о «защите немецкой крови», потом «окончательное решение» еврейского вопроса — и все, мир перевернулся. На ваш взгляд, в какой момент наступает точка невозврата, после которой «снежный ком» уже не остановить?
— Как ни парадоксально, это происходит, когда все только начинается, пусть даже из благих намерений. В пьесе Эбби Манна есть очень хорошая фраза, судья говорит главному обвиняемому Яннингу: «Все началось в тот момент, когда вы в первый раз подписали смертный приговор невиновному». Достаточно один раз преступить грань — а дальше, как вы сами сказали, «снежный ком», уже ничего не сделаешь. Адвокат Яннинга оправдывает его тем, что, утверждая как министр юстиции смертные приговоры, тот одновременно помогал многим людям спастись. Но принцип «Здесь я перешагну через себя, а там сделаю что-то хорошее» не работает. В итоге человек все равно приходит к катастрофе. Его преступление навсегда остается с ним, и никакое покаяние не поможет. Хорошо, что Германия покаялась и признала свою вину, но с другой стороны — а как быть с миллионами жертв? И сколько себя ни уговаривай, что Бог простит, нельзя ничего исправить. Это же Бог простит, а кто простит на земле?
— К вопросу о покаянии. У нас на официальном уровне сталинизм так и не был признан преступлением. По вашему мнению, это имеет значение для сегодняшнего общества?
— Да, это наша беда. Нельзя оправдывать чудовищные преступления против миллионов людей тем, что он поднял промышленность или «выиграл» войну. Вся эта промышленность не стоит слезы одного ребенка. Наша гуманность должна выражаться в том, чтобы называть черное черным, а белое белым. Невозможно говорить, что в черном было много хорошего. Мне кажется, когда мы это понимаем и проговариваем, это придает какой-то смысл нашей жизни, делает ее честнее.
— По-моему, наша официальная риторика только тем и занимается, что постоянно ищет белое в черном. Тем не менее это не совсем советский официоз — в силу объективных причин. В чем отличие, по-вашему, если оно есть?
— Если риторика и отличается, то, думаю, в сторону еще более прямолинейного лицемерия. Опасность в том, что мы хотим принять желаемое за действительное. В сегодняшней ситуации — очень серьезной, почти крайней — нам очень не хватает мужественного и честного анализа, прежде всего самоанализа.
— Что для вас свободный человек? Что значит быть свободным человеком?
— Полностью свободным быть невозможно, потому что обстоятельства несвободны. Думаю, свободным может быть только человек с внутренним стержнем, тот, кто осознает, что он делает и по отношению к самому себе, и по отношению к другим людям. Я тогда свободен, когда знаю, какой огонек я прикрываю от всех ветров и бурь и несу дальше.
— Это связано с уровнем образования?
— Прежде всего. Мне кажется, культура — в подлинном смысле слова — как раз то, что удерживает людей от безумия. Кто-то, конечно, возразит, что можно любить Бетховена и при этом быть садистом, но это ведь не настоящее образование, не настоящая культура.
— Ваш спектакль заканчивается словами «Мы — это то, во что мы верим и что защищаем, хотя защищать это и невозможно». Во что верите вы?
— Я оптимист, я верю в человека. Думаю, наша главная проблема — в низкой культуре контакта. А он важен не только на сцене, но и в жизни. Контакт — это способность услышать другого и вступить в дискуссию. Наша беда в том, что мы не ведем дискуссий. Вообще. Мы спорим — и в споре можем дойти до рукоприкладства, при этом каждый останется при своей точке зрения, ни на шаг не сдвинувшись с места. А почему не послушать другого человека и не подумать о том, в чем он, может быть, прав? Как только эта культура возникнет, многое станет легче, появятся силы выбраться из стоячего болота и двигаться дальше.
Пост N: 418
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 03.11.14 11:23. Заголовок: 22 октября в Еврейск..
22 октября в Еврейском музее и центре толерантности прошел кинопоказ знаменитого фильма Стэнли Крамера «Нюрнбергский процесс». Показ был организован в рамках образовательной программы к спектаклю «Нюрнберг». После просмотра состоялась небольшая дискуссия с участием режиссера спектакля, художественного руководителя РАМТа Алексея Бородина и актеров Вячеслава Николаева, Андрея Сорокина, Виктора Цымбала и Александры Розовской. Ведущим встречи выступил историк кино Евгений Марголит. http://ramtograf.ru/sob-kinoprosmotr_nurnberg-11-14.html
Пост N: 425
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 12.11.14 10:13. Заголовок: "Всем-всем, кто ..
"Всем-всем, кто пропустил! Видеоверсия лекции Марии Штейнман "Образ тирана: развенчание зла" (5 ноября, Маленькая сцена РАМТа), которая была прочитана в рамках Образовательного проекта к премьере спектакля "Нюрнберг". здесь
Пост N: 426
Зарегистрирован: 03.06.11
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Отправлено: 12.11.14 15:36. Заголовок: «Нюрнберг» В 1961 ..
«Нюрнберг»
В 1961 году режиссер Стэнли Крамер выпустил трёхчасовую чёрно-белую юридическую драму по сценарию Эбби Манна. «Нюрнбергский процесс» 11 раз номинировался на «Оскар» и дважды его получил. Спустя полвека за адаптацию кинокартины для театра взялся худрук РАМТа Алексей Бородин. В августе стало известно: прошла читка, а в октябре ждать театральную премьеру. И в фейсбуке уже разгорелась нешуточная дискуссия по поводу выпущенного «Нюрнберга», на премьере которого зал РАМТа — от партера до балкона — аплодировал стоя.
В день премьеры сцена РАМТа закрыта конструкцией из стекла, похожей на окно, за которым мы видим пространство паба или ресторана. За время спектакля оно трансформируется то в кабаре, то в зал суда, то в ресторан (художник-постановщик — Станислав Бенедиктов). За стеклом снуют официанты.
— Красота-то какая,— шепчет соседка справа.
Занавес поднимается. И тут становится понятно, что за рюмкой обсуждают не последние новости, а малоизвестный процесс суда над судьями — теми, кто в своё время попытался примирить действия Гитлера с системой права. Напряжённая судебная драма сталкивается со стилистикой кабаре и, сплетаясь с его звуками, становится ещё страшнее и осязаемее, а реплики героев, периодически попадающие в сегодняшний контекст, звучат совершенно иначе.
«Мы, американцы, не созданы быть оккупантами», — говорит судья Хейвуд, приехавший в Нюрнберг из Штатов и ведущий дело судей. Зал реагирует мгновенно. Кажется, что «Нюрнберг» Бородин ставил вовсе не про Нюрнберг, вернее, не столько про него, сколько про нас сегодняшних. Про желание делить мир на правых и виноватых. Про попытки оправдать жестокость, и только кажущуюся их невозможность. Про то, где находится точка невозврата, после которой спаситель Германии превращается в одного из главных агрессоров XX века, понятие «расы» становится юридическим, а право оказывается в руках диктатора.
«Сегодня вы судили нас, а завтра мы будем судить вас», — говорят судьи в своём последнем слове. Бородин, с одной стороны, пытается лишить историю нарочитости, рассказывая не только о том, как кастрировали сына пекаря, но и упоминая, например, про пакт Молотова-Риббентропа, развязавший руки Гитлеру, с другой стороны режиссёрский посыл звучит довольно прямо.
Подсудимые в этой истории оказываются будто на втором плане, и даже Эрнст Яннинг, вокруг истории которого и разворачивается основная «битва», не кажется типичным «главным героем». Путь к признанию героя-резонёра Эрнста, в прямом смысле, пытаются преградить обитатели варьете — жители Нюрнберга. И именно эти люди и кажутся здесь главными. Возникает ощущение, что создавая такой густонаселённый спектакль, Бородин, с одной стороны, хотел показать важность каждого крайнего слева в заднем ряду, даже если на нём шутовской колпак, а с другой — очевидную герметичность этой истории. Понимание невозможности что-либо изменить достигает пика в финале, когда стеклянная перегородка падает. «Мы — то, во что мы верим и что оправдываем, даже если это нельзя оправдать», — последние слова оказавшегося за перегородкой судьи Хейвуда.
«Нюрнберг» — третья в этом сезоне антимилитаристская театральная премьера (сначала в Театре Ленсовета Юрий Бутусов выпустил «Кабаре. Брехт», потом на малой сцене МХТ им. А.П. Чехова Александр Молочников поставил «1914»). Очень хочется, чтобы то, что сейчас поймано и «отрефлексировано» режиссёрами разных поколений, было «отрефлексировано» и зрителями, теми самыми, которые стоя приветствовали Алексея Бородина, и на которых в какой-то момент были так похожи обитатели Нюрнберга.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 525
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Страница Е.Редько
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
