форум

газета "Театральный курьер" от 21 июля 2012г.
Петр Красилов: Театр внутри меня

http://teatrgazeta.blogspot.com/2012/07/blog-post_630.html#!/2012/07/blog-post_630.html

Петр Красилов – актер молодой, но уже снискавший и зрительскую любовь, и профессиональный успех. Уже за первую свою большую роль – Эраста Фандорина в одноименном спектакле Российского Академического Молодежного театра – он получил премию «Чайка». Высокая оценка проделанной работы укрепила уверенность артиста в собственных силах и придала дальнейший творческий стимул. Тем более что последовали приглашения и в антрепризные спектакли («Боинг-боинг», «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?»), и в попопулярные сериалы («Бедная Настя», «Грехи отцов», «Не родись красивой»).

– Петр, вас воспитывали мама и бабушка. А женское воспитание нередко приводит к одной из крайностей: мальчик растет либо шпаной, либо маменькиным сынком.
– Надо мной никогда не тряслись, но и ремнем никогда не били. Меня воспитывали словом. Самым страшным наказанием было, когда мне мама или бабушка говорили: «Мы с тобой не будем разговаривать». Видимо, в моем воспитании им удалось найти середину. К примеру, у меня с детства были свои столовые приборы: я всегда ел собственными ножом и вилкой. И когда однажды бабушка спросила: «Петя, ты кем хочешь быть?» Я сказал: «Аристократом». При этом моим любимым развлечением было забираться с другом на трубу котельной и сидеть там, свесив ноги.
– Стать аристократом –красивая мечта, но это не профессия, и вы стали актером. В этом больше элемента случайности или осознанного выбора?
– Я никогда не мечтал стать актером. В школе у меня очень хорошо шла химия и биология. Поэтому в лучшем случае я хотел стать океанологом. Но потом понял, что, скорее всего, Жака-Ива Кусто из меня не получиться, и решил стать фармацевтом. Мне дали адрес химико-биологического колледжа, но я его так и не нашел. Видимо, ходил где-то вокруг него, но судьба иначе распорядилась. А меня звали в театральный колледж, и дать ответ надо было уже на следующий день. Вот так и получилось, что я попал в театральный. И этот шаг стал ключевым в моей жизни. А уже потом я закончил Щепкинское училище.
– Вы отбывали воинскую обязанность в Театре Российской Армии. Какие воспоминания остались об этом времени?
– Служба в театре Российской Армии отличается тем, что помимо строевой подготовки и прочих солдатских дел, мы еще играли на сцене. И театр Российской Армии – это школа срочных вводов. Потому что армейский состав все время меняется, текучка страшная: каждые полгода надо в спектакли вводить новых артистов. Я там переиграл очень много стражников, подавальщиков, продавальщиков… И именно там я получил свою первую главную роль – Чиполлино. А если говорить о службе, то нам не повезло: у нас все время были проверки из Генштаба. Поэтому в полной мере не удалось насладиться халявной службой, когда живешь дома, и только утром приезжаешь в театр. Мы жили в казарме, ходили в кирзовых сапогах, в форме, подшивали себе воротнички – все как полагается. И уборщицами были, и монтировщиками, и осветителями, и слесарями. Вообщем, заменяли все службы, которых не хватает в театре. Кроме пожарной, потому что там есть свой взвод пожарных. Поэтому там мне не удалось ничего потушить. Но зато позже пришлось тушить пожар в Молодежном театре.
– Каким образом?
– В спектакле «Таня» я играл радиста и возился с ветхим радиоприемником. Он был весь высушенный – можно спичку не зажигать, и так вспыхнет. И чтобы он светился, в него поставили очень мощную лампу. И вот когда я его включил, лампа нагрелась, и приемник загорелся. Сидит полный зрительный зал, на сцене двое – я и Даша Семенова. Я смотрю на Дашу и вижу, что у нее глаза округлились. Думаю: «Что такое?» Поворачиваюсь, а приемник уже вовсю горит. По пьесе 37 год и в современном виде на сцене нельзя показаться. Да еще действие происходит в Сибири – мы играем ситуацию, что все снегом замело, откуда там люди. И поэтому никто не может выйти на сцену, все бегают за кулисами и кричат: «Пожарные, где пожарные?» Потушить возгорание нечем – у меня ничего для этого нет, кроме шарфика вязанного. И вот я им размахиваю, бью по пламени, еще больше его раззадоривая. В результате пришлось снять свитер и им затушить пожар.
– Зрители поняли, что случилось?
– Нет, они решили, что это спецэффекты, что так и надо. И по смыслу легло все идеально. Когда после этой сцены я с чувством выполненного долга – что я герой, что я спас театр, – вышел за кулисы, то первый, кого встретил, был старый дедушка с огнетушителем, который только-только от своей будки дошел до сцены.
– До работы в РАМТе вы недолгое время были артистом Ленкома. Что заставило вас променять один театр на другой? Отсутствие ролей?
– Перед уходом из Ленкома я начал там готовить роль в спектакле «Укрощение укротителя». Но в процессе репетиций пьеса много раз переделывалась, переписывалась и моя роль как-то плавно приобрела явный национальный оттенок. Поэтому решили, что русскому человеку ее сыграть невозможно и взяли на нее Баатора Калаева – нужен был именно такой типаж. Так что мне вроде как терять уже было нечего.
Вообще, артисты часто мигрируют не потому, что театр не нравится. Просто мы люди амбициозные – нам хочется чего-то большего. И в погоне за этим большим мы и бегаем от театра к театру.
– Вы считаете, что гонки за призрачной мечтой, неумение дождаться результата на определенной сцене, правильны?
– Может быть, старые артисты этого не поймут: решат, что неверность одному месту, одному храму – ересь. Но мое мнение – не важно, как называется этот дом. Театр, как и вера, где-то внутри тебя. Ты любишь его не за то, что находишься в определенных стенах, а за то, чем ты занимаешься, за то, что выходишь на сцену. И не важно, где находится эта сцена. Главное чтобы ты выходил и отдавал свой долг зрителю, себе и искусству. Поэтому сидеть на одном месте мне просто неуютно, неудобно. И это не соответствует моему характеру: я люблю мотаться туда-сюда, искать что-то новое. И не люблю терять интерес к профессии и людям. А чем чаще ты перемещаешься, тем легче этот интерес поддерживать.
– Ради поддержания этого интереса и профессиональной реализованности вы способны проситься на роль?
– Вот это абсолютно не мое. И, слава Богу, мне никогда не приходилось задумываться об этом. Как-то так получается, что роли меня сами находят. Я, например, никогда не смогу ответить на вопрос, который постоянно задают: «А что бы вы хотели сыграть?». Я просто никогда над ним не задумывался и задумываться не буду. Что придет ко мне, то я и сыграю. А если себе самому загадывать, но это не случиться, то потом будешь мучиться: «Вот ничего не случилось, я бездарен, я не сыграл свою лучшую роль…» А может быть, она была бы худшая. Или тебе дали роль, которую ты очень хотел, но от волнения ты, допустим, провалил ее – ну это вообще колоссальный удар! Так что лучше об этом совсем не думать.
– А в РАМТ вас позвали на определенную роль?
– Да. Мне предложили попробоваться на роль Фандорина в спектакле «Эраст Фандорин», пригласили поговорить с режиссером – Алексеем Владимировичем Бородиным. Но проб как таковых не было. Мы даже не разговаривали про пьесу. Мы просто общались. Единственное, что я сделал, это прочитал стихи – Маяковского и Пушкина.
– В качестве некого теста?
– Как в училище на приемных экзаменах. И то, прочитал довольно безответственно, потому что это чтение само вытекло из беседы. И если бы мне сказали: «Мы ждем вас завтра, подготовьте репертуар», – то, может быть, ничего бы и не получилось, ведь я мог прийти в диком зажиме. Я, кстати, к тому времени Акунина не читал вообще. Принципиально не читал, потому что все читали. Обычно ведь бывает, что все восхищаются, а ты потом прочтешь и разочаруешься. Я Пелевина на такой волне прочитал, а потом долго плевался.
– За роль Фандорина вы получили премию «Чайка» в номинации «Прорыв года». Какие чувства испытывали, получая престижную награду?
– Когда я выходил на сцену получать приз из рук Машкова, то вообще ничего вразумительного не мог сказать. Это было неожиданно: я не понимал, почему премию дали именно мне. Конечно, я очень хотел ее получить. Но не потому, что люблю премии и очень тщеславен. Это был целый год работы и первая такая роль. И было непонятно, получилась она или нет. Очень хотелось положительной оценки, чтобы сделать следующий шаг. Хотелось получить «пятерку». После роли Фандорина пошли другие работы, и теперь, в результате опыта, я уже знаю, что мне по силам. Поэтому дальше могу двигаться без оценок.
– Недавно в рамках Независимого театрального проекта у вас состоялась премьера спектакля «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?»
– Да, спектакль поставлен по замечательному произведению Хораса МакКоя. Действие происходит на танцевальном марафоне. Это очень актуальная вещь. Потому что если ты сегодня включаешь телевизор, то обязательно попадаешь на реалити-шоу. И люди, которые в них участвуют, не понимают, в чем именно они участвуют. Они думают, что их судьба круто, колоссально меняется в лучшую сторону. Но их ломает и подвергает насилию собственная открытость и незащищенность. Мы-то видим их полностью, в любом виде. Они даже сами не понимают, насколько они могут быть плохи или хороши. И никогда этого не поймут, потому что выходят из шоу уже не теми людьми, которыми были раньше. В нашем спектакле показывается изнанка всего этого дела. В нем нет призыва к суициду, нет назидательного момента. Есть момент предупреждения: задуматься о том, куда ты идешь. Зачем тебе это нужно? Загнать себя в угол и в результате покончить жизнь самоубийством. Вариант ли это спасения? Потому что это всегда сделать очень просто. Но жизнь человеку дана не для этого.
– Сейчас многие зрители смотрят сериал «Не родись красивой», в котором вы играете прожженого циника и пройдоху Малиновского. До этого, в сериале «Бедная Настя» вы сыграли романтического героя – князя Репнина. Какой персонаж вам интереснее или легче играть?
– Прожженных циников играть проще, чем романтиков, потому что в этом отношении роль дает благостную почву для импровизации. Циники сами по себе свободнее в своих поступках и выражениях. И здесь главное – почувствовать собственную свободу в этих проявлениях, чтобы не было тупого действия по сценарию. А в «Бедной Насте» после первых пяти серий – а съемки были в Петербурге, во дворцах (все красиво, все по-настоящему, все на натуре) – я понял, что романтизм, который на меня свалился, загоняет меня в очень жесткие рамки. Я знал, что все это растягивается на 160 или 150 серий (хотя мы сняли в результате меньше, чем задумывалось) и понимал, что все равно должны быть какие-то иные, порывистые движения в характере. Потом, мой герой – военный человек. И что – с восторженным блеском в глазах поедет убивать людей на Кавказ? Это ведь ненормально. Поэтому мне повезло, что и сценаристы, и режиссеры увидели, что я начинаю этот романтизм понемногу выдавливать из себя. В результате мы стали искать какие-то человеческие интонации, и герой получился очень противоречивым.
– Актер, играя любую роль, исходит из себя, своей природы. Поэтому черты и характеристики персонажа ищет в себе – даже если они ему самому не свойственны. Насколько вы схожи со своим героем из сериала «Не родись красивой». Роман Малиновский, как уже было сказано, – отъявленный циник…
– Я не хочу быть в жизни циничным. Это у меня случалось несколько раз – было очень противно и неприятно, потому что я не понимал, зачем мне тогда в принципе с людьми общаться. Заслужили ли они это, и правильно ли я так высоко себя поставил. Да и жизнь показывает, что надо спускаться на землю. И, видимо, тот цинизм, который во мне все-таки присутствует, я выпускаю в Малиновского.
– Вы следите за модой, подобно своему герою?
– Одежда для меня выполняет достаточно функциональную роль. Когда я куда-то иду, то никогда не задумываюсь, нужно мне одеть дорогие джинсы или дешевые. Мой персонаж – модник, а я – нет. Хотя я не играю Малиновского таким, что он трясется из-за одежды. Просто его положение обязывает. Да он и не знает других магазинов, кроме дорогих и модных. У меня же раньше вообще был всего один костюм. И то он мне достался случайно – мне его подарил модельер, потому что я вел его показ. И я долго носил этот костюм, пока уже сам не понял, что часто куда-то приглашают, а я все время в одном наряде. Надоело уже на эти снимки смотреть: ощущение, что видишь одну и ту же фотографию. Потом мне таким же образом подарили еще два костюма. Теперь у меня в шкафу их уже три. Но вообще я не из тех людей, которые носят костюмы. Я предпочитаю джинсы, свитера. Летом – что-то легкое. Главное, чтобы удобно было.
– Во взаимоотношениях с женщинами Роман Малиновский неисправимый ветренник. А вы?
– О чем вы говорите? Я женатый человек. И с моей женой у меня все получилось гораздо проще и гораздо приятнее, чем у Малиновского со всеми его покорениями женщин. Потому что любовь с первого взгляда не каждому дается, и я думал, что ее не существует. Но оказалось, что она есть.
– То есть увидели свою будущую жену и сразу поняли, что это ваша судьба?
– Я до определенного момента этого не осознавал. Ведь как случается? Увидел – и тебя пронзило. Не понятно, что именно пронзило, но думаешь все время об этом человеке. И только после определенного периода времени понимаешь, что это и есть любовь с первого взгляда.
– Вам сопутствует удача в сериальных проектах. Почему не складываются отношения с большим кино?
– Я очень хочу сняться в большом кино, потому что для меня это ново, непонятно, неизвестно. Я не знаю, понравиться мне или нет, как я себя буду чувствовать, вообще, справлюсь ли я с этим. Но, видимо, нет пока моего режиссера. Или я все время не подхожу. Я ведь хожу на пробы, а пробы – это неизвестность и непонятность. Ты не понимаешь, по каким критериям отбирают: то ли за физиономию, то ли за талант, то ли, наоборот, за бездарность. И ты теряешься и не понимаешь, что от тебя требуется. А я, например, пробуюсь всегда плохо. Может, оттого с большим кино и не складывается пока. Поэтому я довольствуюсь тем, что у меня есть. И знаю, что без работы не останусь.